— К черту!
Патрон обернулся, освободившись от кошмара благодаря своему собственному крику. Никого нет, ни Полины, ни тех. Он обводит взглядом зал кафе, который мирно дожидается тех, кто вот-вот придут, стулья, на которые усядутся убийцы и их жертвы, столы, за которыми они будут отмечать первое причастие.
Вот и Антуан; хорошенькое начало.
— Ты слышал новость?
Даже бровью не шевельнул. Сегодня утром с патроном шутки плохи. Ну ничего, где наша не пропадала.
— Некто Альбер Дюпон был убит вчера вечером, вон там, в конце улицы.
— Даниэль.
— Чего Даниэль?
— Даниэль Дюпон.
— Да нет, Альбер, я тебе говорю; как раз вон там…
— Начнем с того, что никто не убит.
— Ну уж это-то точно. Что ты можешь знать, носа не высовываешь из своей забегаловки.
— Они вчера отсюда звонили. Старая служанка. У них телефон не работал. Легкое ранение в руку.
(Несчастный кретин, все всегда знает.)
— Да нет, он убит! Сам посмотри газету: я же тебе говорю — убит.
— У тебя есть газета?
Антуан копается в карманах плаща, потом вспоминает:
— Нет, я оставил ее жене.
— Ну вот, и нечего спорить: его зовут Даниэль и он вовсе не убит.
У Антуана не очень-то довольный вид. Он пытается понять, чем бы он мог еще взять, кроме ироничной усмешки, но патрон не оставляет ему на это времени.
— Выпьешь что-нибудь или уберешься?
Конфликт того и гляди разгорится, когда дверь снова открывается, и в кафе проходит жизнерадостный, кругленький и размахивающий руками субъект в каком-то отрепье.
— Здорово, ребята. Отгадайте загадку.
— Да мы ее знаем, — говорит Антуан.
— Нет, дорогой мой, — заявляет весельчак, ничуть не смущаясь, — ты не знаешь. Никто не знает. Никто, слышишь? Бокал белого, патрон!
Судя по выражению лица этого балагура, загадка и в самом деле должна быть занятной. Чтобы никто ничего не упустил, он тщательно выговаривает каждое слово, как если бы читал диктант:
— Какой зверь утром…
Но никто его не слушает. Хватил лишнего. Забавный, понятно, тип, но двум другим не до шуток: промеж них дело идет о жизни человека!
2Улица Землемеров — это длинная прямая улица, по обеим сторонам которой тянутся уже состарившиеся трех- или четырехэтажные дома, чьи фасады, не избалованные уходом, обнаруживают скромный достаток жильцов: рабочие, мелкие служащие или простые рыбаки. В магазинчиках нет ничего примечательного, да и кафе можно по пальцам пересчитать; дело даже не в том, что эти люди как-то особенно воздержаны, скорее, они предпочитают выпить в каком-нибудь другом месте.
Кафе «Союзники» (напитки и меблированные комнаты) расположено в самом начале улицы, в доме № 10, всего лишь за несколько домов до Циркулярного бульвара и собственно города, так что получалось, что окрест к пролетарскому характеру зданий так или иначе примешивалась некая буржуазность. На углу бульвара возвышается большое каменное здание весьма приличного вида, напротив, дом № 2, двухэтажный особняк, окруженный узкой полоской сада. Постройка не отличается большим вкусом, но создает впечатление достатка, даже какой-то роскоши; садовая решетка, удвоенная изгородью из бересклета, подстриженного на уровне человеческого роста, довершает ее обособленность.
К востоку улица Землемеров, нескончаемая и все менее и менее пригожая, тянется вплоть до совершенно эксцентричных, откровенно нищенских кварталов: сеть грязных дорог между бараками, ржавая кровля, старые доски и рубероид.
На западе, за Циркулярным бульваром и его каналом, простирается город, улицы жмутся между высокими кирпичными домами, общественными зданиями без лишних украшений, застывшими церквями, незамысловатыми витринами. От всего веет основательностью, иногда зажиточностью, вместе с тем — строгостью; кафе закрываются рано, окна узкие, люди серьезные.
Тем не менее этот печальный город не скучает: сложная сеть каналов и водоемов доставляет в него с моря, что меньше чем в шести километрах к северу, запах водорослей, чаек и даже несколько малотоннажных судов, каботажники, шаланды, буксиры, ради которых открывается целый ряд мостов и шлюзов. Эта вода, это движение проветривают мозги. Сирены барж доносятся до них из порта, поверх стройного ряда складов и доков, и приносят им в час прилива простор, искушение, утешение возможным.
Когда у тебя есть голова на плечах, хватит и искушения: возможное остается просто возможным, сирены давно уже взывают втуне.
Экипажи набираются заграницей; здешние мужчины предпочитают торговлю, земледелие, самые рисковые из них, занимаясь ловом сельди, не отходят дальше тридцати миль от берега. Другие же довольствуются тем, что слушают гудки пароходов и исчисляют их тоннаж. Они не ходят даже взглянуть на них, слишком далеко. Воскресная прогулка завершается на Циркулярном бульваре: на бульвар выходят по улице Кристиана-Шарля и идут по нему вдоль канала до Нового Молокозавода или до моста Гуттенберга, редко когда дальше.