— Ну и какая разница?
— Разница? — пьяница выглядит совсем мрачным. — Разница между чем?
— Да между поездом и бутылкой белого!
— Ах да… бутылкой… — вяло тянет тот, словно возвращаясь откуда-то издалека. — Разница… Да, она огромная, разница… Поезд! Это совсем не одно и то же…
Лучше было бы порасспрашивать его до того, как он снова выпьет. Балагур с открытым ртом смотрит теперь в пустоту, облокотившись рукой на стол и подпирая отяжелевшую голову. Он бормочет какие-то неразборчивые слова; затем, с явным усилием выйдя из своего оцепенения, выговаривает, запинаясь и повторяя одно и то же:
— Ну и насмешил же ты меня своим поездом… Если ты думаешь, что я тебя не узнал… не узнал… Как раз, когда отсюда выходил… Мы шли всю дорогу вместе… всю дорогу… Это было бы слишком просто! Думаешь, сменил пальто и все…
Затем монолог становится еще бессвязнее. В нем все время, непонятно почему, всплывают одни и те же слова, что-то вроде найденный ребенок.
Почти заснув за столом, он продолжает бормотать себе под нос непонятные слова, прерываемые восклицаниями и движениями рук, которые, едва поднявшись, тяжело падают на стол или расплываются в тумане воспоминаний…
Впереди какой-то высоченный тип в плаще идет вдоль решетки.
— Эй! Не слышишь, что ли? Эй! Приятель!
Точно глухой!
— Эй, ты! Эй!
Ладно, услышал вроде.
— Погоди! Эй! У меня есть для тебя загадка!
Ну и ну! Приятель не очень-то вежлив. Странно все же, что никто не любит загадок.
— Эй, постой! Вот увидишь: она не сложная!
Не сложная! Им ни за что не отгадать.
— Эй! Приятель!
— …
— Ну вот, пришлось бежать!
Резким движением человек вырывается из его объятий.
— Ладно, ладно! Не хочешь, чтобы я взял тебя под руку… Эй, не так быстро! Дай передохнуть, чего я хотел тебя спросить…
Но тот угрожающе поворачивается, и пьяница отступает на шаг назад.
— Какой зверь…
Он резко замолкает, видя злобное выражение лица человека, который явно готов сделать из него мокрое место. Он считает, что лучше будет ретироваться, бормоча что-то в свое оправдание; но как только тот другой, решив, что для начала хватит, продолжает свой путь, пьяница тащится за ним следом, семеня ногами и охая.
— Эй, ты, потише!.. Эй!.. Не иди так быстро!.. Эй!..
У них на пути останавливаются прохожие, оборачиваются, отходят, чтобы уступить дорогу этой странной парочке: высокий здоровый мужчина в немного тесном плаще и светлой фетровой шляпе, надвинутой на самые глаза, идет твердым шагом, опустив голову и засунув руки в карманы; он шагает без излишней торопливости и, похоже, не обращает никакого внимания на человека — забавного тем не менее, — который идет за ним следом, забегая то справа, то слева, по большей части оставаясь позади, где выделывает неожиданные кульбиты с единственной, как можно подумать, целью не отстать. Это ему, так или иначе, удается, но ценой невероятных телодвижений он проделывает путь раза в два или три больше, чем нужно, так резко срываясь с места и останавливаясь, что, глядя на него, начинаешь бояться, что он вот-вот упадет. Несмотря на эти непрерывные трудности, с которыми он борется, ему удается еще и держать свои речи, правда, отрывочные, но в которых все время проскальзывают отдельные внятные слова: «Эй! Подожди меня… загадать загадку…» и что-то похожее на «найденного ребенка». Он явно хватил лишнего. Маленького роста, пузатый, закутанный в какие-то непонятные одеяния, по большей части в лохмотьях.
Но время от времени шагающий впереди человек безмолвно оборачивается, и пьяница в ужасе отступает на шаг назад, чтобы тот его не достал; затем, как только ему кажется, что опасность миновала, он упорно продолжает свою погоню, снова пытаясь догнать своего попутчика и иногда даже схватить его, задерживая — или же забегая на шаг вперед, чтобы через секунду снова семенить далеко позади — как если бы он старался нагнать время.
Теперь почти совсем стемнело. Свет, идущий от немногих газовых фонарей и редких магазинчиков, создает лишь зыбкое и обрывочное освещение — прореженное более или менее отчетливо очерченными дырами пешеходных участков, вступить куда не хватает духу.
Тем временем маленький шатающийся человечек продолжает свою погоню, несмотря на то, что он, наверное, пустился в нее наудачу и даже не прояснил для себя ее причину.
Впереди широкая недоступная спина мало-помалу приобрела устрашающие размеры. Крохотная прореха в форме буквы Г, которая виднелась на правом плече плаща, так увеличилась в размерах, что вся пола отделилась и стала развеваться в ее ореоле наподобие хоругви, хлеща по ногам с таким размахом и силой, будто ее колышет бурей. Что касается шляпы, которая и так сползла на лицо, то теперь она представляет собой громадный колокол, с которого ниспадает, наподобие щупальцев гигантской медузы, целый вихрь перепутанных лент, к чему и сводится в конце концов остальная часть костюма.