Первое, что он видит, это ярко-красная вывеска с надписью под громадной стрелкой:
Для рисования
Для школьных занятий
Для канцелярских работ
ПИСЧЕБУМАЖНЫЙ МАГАЗИН «ВИКТОР ГЮГО»
2/2, ул. Виктора Гюго
(100 метров налево)
Качественные товары
Этот крюк уведет его от клиники; но так как он никуда не опаздывает, Валлас идет в указанном направлении. Повернув — по указанию второго рекламного щита, — он обнаруживает магазинчик, ультрасовременный стиль и рекламные приемы которого свидетельствуют о том, что открылся он недавно. Впрочем, его роскошь и внушительные размеры поражают на этой маленькой улочке, немного уединенной, но расположенной поблизости от больших городских артерий. Фасад — пластик и алюминий — сияет новизной, и если левая витрина представляет собой не что иное, как довольно банальную выставку авторучек, писчей бумаги и школьных тетрадей, правая, наоборот, должна привлекать внимание зевак: на ней представлен «художник», рисующий «с натуры». Одетый в заляпанный красками балахон, манекен, лицо которого утопает в пышной бороде «а-ля богема», трудится за своим мольбертом; отступив немного назад, чтобы окинуть взглядом и свое творение, и модель, он наносит последний штрих на выполненный карандашом пейзаж необычайно тонкой работы — который в реальности является, должно быть, копией с картины мастера. Это холм, на котором среди кипарисов возвышаются руины греческого храма; на переднем плане то тут, то там валяются обломки колонн; вдали, на равнине виднеется целый город со своими триумфальными арками и дворцами — выполненными, несмотря на расстояние и скученность построек, с редким вниманием к каждой детали. Но вместо эллинской равнины перед художником стоит в виде декорации огромная фотография городского перекрестка двадцатого века. Качество изображения и его удачное расположение придают панораме тем более поразительную реальность, что она является отрицанием рисунка, который должен бы его воспроизводить; и вдруг Валлас узнает это место: этот домик, окруженный высокими зданиями, эта садовая решетка, эта изгородь из бересклета, это и есть тот особняк, который стоит на углу улицы Землемеров. Точно.
Валлас входит.
— Ну и дела, — восклицает он, — какая у вас странная витрина!
— Так веселее, правда?
Молодая женщина встречает его звонким довольным смехом.
— В самом деле, — соглашается Валлас, — это весьма занятно.
— Вы узнали? Это развалины Фив.
— Главное, фотография поразительная. Вы не находите?
— Да. Это очень хорошая фотография.
Выражение ее лица показывает, скорее, что она не видит в ней ничего примечательного. Но Валласу хочется узнать побольше:
— Да, да, — произносит он, — тут видна работа специалиста.
— Ну конечно. Я попросила ее увеличить в специальной лаборатории.
— Еще нужно, чтобы снимок был очень отчетливый.
— Да, наверное.
Но продавщица уже смотрит на него вопрошающим взглядом, полным профессиональной любезности: «Что желаете, мсье?»
— Мне нужна резинка, — говорит Валлас.
— Понятно. А какая?
В этом-то и вся история, и Валлас в очередной раз пытается дать описание того, что он ищет: мягкая, легкая, хорошо стирающаяся резинка, которая не деформируется, когда ею трешь, а стирается в пыль; резинка, которая хорошо разделяется на части и на изломе гладкая и блестящая, как перламутр. Он как-то видел такую несколько месяцев назад у одного друга, который не знал, откуда она у него взялась. Он думал, что без труда добудет себе такую же, но с тех пор так и не может найти. Она была в форме желтоватого кубика, со сторонами два-три сантиметра, со слегка закругленными углами — может быть, от пользования. На одной из сторон была напечатана торговая марка, но она была слишком стертой, и ее нельзя было прочесть: видны были только две средние буквы «ди»; перед ними и за ними должно было быть еще по крайней мере по одной букве.
Молодая женщина пытается составить название, но безуспешно. Отчаявшись, она показывает ему все резинки своего магазина, — а у нее и в самом деле прекрасная коллекция, — пылко расписывая достоинства каждой. Но все они или слишком рыхлые, или слишком твердые: резинки никудышные, податливые, как глина или же сухой серый материал, который царапает бумагу, — годятся самое большее на то, чтобы стирать кляксы; другие — обычные карандашные резинки, более или менее вытянутые прямоугольники из каучука более или менее белого цвета.