Какой-то врач, сказала Эмили, — может быть. Он хорошо одет, вид у него серьезный. Мадам Жан пытается представить Валласа в толстых очках, описанных старой девой; и в самом деле, получается вполне приемлемый врач. Что явно не мешает ему быть преступником.
— Здесь встречаются странные врачи, знаете ли.
— Это правда. И которые мало в чем разбираются: мы в этом убедились еще во время эпидемии. Но этот настоящий ловкач. Ему даже удалось заткнуть за пояс комиссара: еще немного — и он сам бы вел допрос! Он с такой уверенностью ответил малышке Декстер, что бедняжка даже не осмеливалась больше ничего говорить. Теперь у них нет ни единого шанса отыскать преступника.
Мадам Жан мечтательно думает об этом странном стечении обстоятельств, при которых виновный сам встает во главе расследования. Так как она не в состоянии довести до конца столь головокружительную мысль, она решительно отводит взгляд в сторону и принимается думать о другом.
6Зал ожидания заполняется каким-то необъятным голосом. Вырвавшись из невидимых громкоговорителей, он со всех сторон натыкается на увешанные разными распоряжениями и рекламными плакатами стены, те еще больше усиливают его, делают раскатистым, многозвучным, расцвечивая целым кортежем более или менее удаленных отголосков и звучаний, в которых теряется первоначальное сообщение — преобразившись в какого-то гигантского, потрясающего, загадочного и наводящего ужас оракула.
Грохотанье прекращается так же внезапно, как и началось, снова уступив место неорганизованному шуму толпы.
Люди спешат во всех направлениях. Они, должно быть, разгадали — или им показалось, что они разгадали, — смысл сообщения, так как сумятица удвоилась. Среди незначительных движений, каждое из которых охватывает лишь очень небольшую часть зала — между указателем направлений и кассой, от доски объявлений до киоска, — или еще более расплывчатые пространства, оживленные то там, то сям кругообразными, нерешительными, прерывистыми, случайными хождениями — среди этой копошащейся массы, до последнего момента едва прорезаемой временами несколькими менее эпизодическими маршрутами, обнаруживаются теперь более заметные потоки; в одном углу образуется тонкий поток, уверенно пересекающий весь холл по диагонали; подальше какие-то рассредоточенные воли собираются в пучок перекличек и быстрых шагов, течение которых пробивает себе широкий проход, упираясь в конце концов в одну из выходных дверей; одна женщина дает затрещину маленькому мальчику, один господин лихорадочно ищет в своих многочисленных карманах только что купленный билет; со всех сторон кричат, тащат чемоданы, торопятся.
У доктора Жюара нет ни чемодана, ни билета. Его не интересует расписание поездов. Он не разобрал, что говорилось по громкоговорителю. В его перемещениях, как и в поведении вообще, не произошло до последней минуты сколько-нибудь значительных изменений: он делает пять шагов вдоль стены от стойки буфета до телефонов, поворачивается, делает два шага в обратном направлении, смотрит на свои часы, затем поднимает глаза к огромному вокзальному циферблату, продолжает свои путь до первой кабины, поворачивается, останавливается, отдыхает несколько секунд… и снова идет потихоньку к буфету. Он кого-то ждет, и тот не идет.
Снова раздается предупредительное стрекотание, и весь зал сразу наполняется раскатами божественного голоса. Голоса ясного и сильного; в него надо внимательно вслушаться, чтобы заметить, что не понимаешь, что он вещает.
Последнее сообщение короче предыдущего. За ним не следует сколько-нибудь заметных изменений в толпе. Доктор Жюар, который было остановился, снова пускается в путь к стоящим в ряд телефонным кабинам.
Но эти слова, которые, похоже, не достигли своей цели, оставляют в нем легкое ощущение неудобства. Если предупреждение было адресовано не пассажирам, может, оно касалась его: «Доктора Жюара просят к телефону». Он и подумать не мог, что его будут звать таким чудовищным голосом. Но если подумать, в самом деле маловероятно, чтобы общественные громкоговорители вокзала брали на себя труд, между отправлениями поездов, передавать личные сообщения.
Подойдя в очередной раз к ряду кабин, маленький доктор отмечает, что на них нет номеров, по которым их можно различать, и что, следовательно, голос не мог бы уточнить, по какому аппарату он должен ответить. Теперь, наверное, пришлось бы снимать трубки во всех кабинах по очереди… Это не представляет такой уж непреодолимой трудности, и если служащий вокзала стал бы спрашивать о причинах его поведения, то он ответил бы, что ему не сказали, к какому именно аппарату он должен был подойти. В общем, все совершенно естественно. К сожалению, есть риск, что он выйдет на связь с кем-то другим и окажется таким образом замешанным в какой-нибудь новой драме, словно ситуация, с которой он столкнулся, и без того не была уже достаточно сложной. Он снова думает о злополучном дне, когда он познакомился с тем человеком вследствие похожей ошибки: набрал не тот номер, и события хлынули такой стремительной лавиной, что ему не удалось высвободиться; одно за другое, и он в конце концов согласился… Впрочем, тот человек не оставил ему выбора.