На Коринфской улице доктор встретится сейчас с Даниэлем Дюпоном, в маленькой белой палате. Как заведено в клинике, он входит без стука. Профессор, который был спиной к двери, вздрагивает, услышав, как он входит.
— Вы напугали меня.
— Извините, — говорит Жюар, — я вхожу как к себе домой. Сам не знаю, где была моя голова.
Дюпон, должно быть, ходил взад-вперед от кровати к окну. У него недовольное лицо.
— С рукой все в порядке? — спрашивает Жюар.
— Да-да, все хорошо.
— Не лихорадит?
— Нет-нет, все очень хорошо.
— Вам лучше бы поменьше двигаться.
Дюпон не отвечает. Он думает о другом. Он подходит к окну, отодвигает одну из занавесок — всего лишь на несколько сантиметров — так, чтобы можно было посмотреть на улицу, не рискуя быть замеченным.
— Марша все не идет, — говорит он.
— Сейчас придет, — говорит доктор.
— Да… Ему следовало бы поторопиться.
— Но у вас есть еще время.
— Да… Но не очень много.
Дюпон отпускает край занавески. Легкая ткань падает так, что рисунок вышивки изменяется. Прежде чем полностью успокоиться, вся занавесь сотрясается несколькими мельчайшими колебаниями — быстро затухающими, — едва заметный трепет.
Профессор опускает руку с какой-то медлительностью, как человек, которому потом больше нечего делать — и у которого нет никакой причины торопить свои движения. Он ждет кого-то, кто не идет; чтобы скрыть свою нервозность — и частично совладать с нею, — он принуждает себя к этой чрезмерной замедленности. Он опускает руку.
Его рука, вместо того чтобы свободно повиснуть, снова поднимается вдоль бедра, задерживается у полы пиджака, приподнимает ее, снова спускается, снова поднимается, проходит мимо и в конце концов исчезает в кармане.
Дюпон поворачивается к доктору.
7Он видит свое лицо в зеркале камина и, пониже, двойной ряд выставленных на мраморе предметов: статуэтка и ее отражение, медный подсвечник и его отражение, табакерка, пепельница, еще одна статуэтка — где прекрасный борец готовится раздавить ящерицу.
Атлет с ящерицей, пепельница, табакерка, подсвечник… Он вынимает руку из кармана и протягивает ее к первой статуэтке — слепому старику с ребенком поводырем. В зеркале отражение руки идет ему навстречу. На какое-то мгновение и та и другое застывают — в нерешительности — над подсвечником. Затем отражение и рука аккуратно совмещаются друг с другом на равном расстоянии от поверхности зеркала, на самом краешке мрамора и краешке его отображения.
Слепец с ребенком, медный подсвечник, табакерка, пепельница, атлет, давящий ящерицу.
Рука снова вытягивается к бронзовому слепцу — отображение руки к отображению слепца… Две руки, два слепца, два ребенка, два подсвечника без свечей, две терракотовых табакерки, две пепельницы, два Аполлона, две ящерицы…
Еще какое-то время он остается в выжидательной позиции. Затем решительно хватает левую статуэтку и заменяет ее; подсвечник встает на место табакерки, слепец на место подсвечника.
Табакерка, слепец с ребенком, подсвечник, пепельница, прекрасный атлет.
Он созерцает свое произведение. Что-то еще шокирует взгляд. Табакерка, слепец, подсвечник… Он меняет местами два последних предмета. Терракотовая табакерка и ее отражение, слепец и его отражение, подсвечник, атлет с ящерицей, пепельница.
Наконец он подвигает маленькую красную пепельницу на несколько сантиметров к углу мрамора.
Гаринати выходит из своей комнаты, закрывает ее на замок и начинает спускаться по длинной спирали лестницы.
Вдоль канала. Гранитные блоки, что окаймляют набережную; под пылью то там, то сям поблескивают черные, белые и розоватые кристаллы. Справа, чуть пониже, вода.
Электрический провод в резиновой изоляции вычерчивает на стене вертикальную черту.
Ниже, когда он проходит через карниз, он сгибается на девяносто градусов, один раз, второй. Но затем, вместо того чтобы описать входящий угол, отстает от стены и провисает дугой, в пустоте, сантиметров на пятьдесят.
Ниже, снова прикрепленный к вертикальной стене, он описывает еще две или три зигзагообразные дуги — чтобы возобновить под конец свой прямолинейный спуск.
Маленькая застекленная дверь издала протяжный скрип. Убегая в спешке, Гаринати открыл ее больше, чем следовало.
Куб серой лавы. Отключенный предупредительный звонок. Улица, пахнущая капустным супом. Грязные дороги, которые теряются вдали, в ржавой кровле.
Велосипеды, которые возвращаются с работы. Поток велосипедов струится по Циркулярному бульвару.