— Вы не читаете газет? — Бона нагибается к портфелю…
Гаринати затыкает уши, чтобы избавиться от этого надоедливого шума. На этот раз он действует обеими руками, которыми герметично закрывает голову с обеих сторон на целую минуту.
Когда он убирает руки, посвистывание исчезает. Он идет, осторожно ступая, словно опасаясь, что оно снова появится из-за слишком резких движений. Сделав несколько шагов, он снова оказывается перед зданием, из которого только что вышел.
Сделав несколько шагов, он замечает, подняв голову к сверкающему магазину, кирпичный особняк, который стоит на углу улицы Землемеров. Это не сам дом, а огромная фотография, умело расположенная за стеклом.
Он входит.
В магазине никого нет. Через дверь в глубине входит молодая брюнетка, она ему приветливо улыбается. Он переводит взгляд на полки, стоящие вдоль стен.
Одна витрина полностью заполнена конфетами, обернутыми в яркие фантики и рассортированными по большим круглым или овальным коробкам.
Одна витрина полностью заполнена маленькими ложечками, собранными по дюжинам — разложенными параллельно, веером, квадратами, солнышком…
Бона, наверное, пойдет на улицу Землемеров позвонить в дверь маленького особняка. Наверное, старая служанка его в конце концов услышит и откроет ему.
— Можно мсье Даниэля Дюпона?
— Что вы говорите?
Бона повторит погромче:
— Мсье Даниэля Дюпона!
— Да, это здесь. Что вам угодно?
— Я пришел узнать, как он поживает… Как он поживает!
— А, хорошо. Вы очень любезны. У мсье Дюпона все хорошо.
Зачем Бона идти узнавать, как он поживает, если он знает, что профессор мертв?
Гаринати смотрит, как снизу настила постепенно исчезает из виду нагромождение металлических балок и кабеля. С другой стороны канала раздается равномерное гудение огромного подъемника разводного моста.
Достаточно было бы засунуть какой-нибудь твердый предмет — который мог бы быть весьма небольших размеров — в главную шестерню, и вся система остановится, со скрежетом поврежденного механизма. Небольшой, очень твердый предмет, который выдержал бы напор зубцов; куб серой лавы…
А зачем? Сразу же приедет ремонтная бригада. Завтра все будет работать как обычно — словно бы ничего и не произошло.
— Можно мсье Даниэля Дюпона?
— Что вы говорите?
Бона повышает голос:
— Мсье Даниэля Дюпона!
— Ну да! Знаете, не надо так сильно кричать. Я не глухая! Что вам еще надо от мсье Дюпона?
— Я пришел узнать, как он поживает.
— Как он поживает? Да он умер, мой мальчик! Умер, слышите! Здесь больше никто не живет, вы пришли слишком поздно.
Маленькая застекленная дверь издает протяжный скрип.
Сказать что-то этому Валласу? А что же он ему скажет? Он вынимает открытку из кармана пальто и останавливается, чтобы посмотреть на нее. Наверное, можно было бы пересчитать гранитные кристаллы в каменном бордюре, что на переднем плане.
Смятый комок бумаги — голубоватый и грязный. Он пинает его ногой два или три раза.
Табличка из черного стекла, прикрепленная четырьмя позолоченными шурупами. Тот, что сверху, справа, потерял декоративную розочку, которая прикрывала его головку.
Белая ступенька.
Кирпич, обычный кирпич, один из тысячи кирпичей, составляющих стену.
Это все, что остается от Гаринати к пяти часам вечера.
Тем временем буксир достигает следующих мостков, чтобы пройти под ними, начинает опускать трубу.
В самом низу, под прямым углом зрения, по поверхности воды по-прежнему бежит трос, ровный и натянутый, как будто с палец толщиной. Он чуть возвышается над небольшими сине-зелеными волнами.
И вдруг, опережаемая целым потоком пены, под аркой моста появляется закругленный форштевень баржи — которая медленно удаляется к следующим мосткам.
Склонившийся над парапетом маленький человек в длинном зеленоватом пальто выпрямляется.
Глава пятая
И вот уже сгущается ночь — и холодный туман Северного моря, в котором сейчас заснет город. Дня почти не было.
Продолжая шагать вдоль витрин, которые зажигаются одна за другой, Валлас пытается разобрать, есть ли что-то полезное в отчете, который дал ему прочесть Лоран. Что мотивом преступления не является кража, он — в точном смысле этих слов — «заплатил, чтобы это узнать». Но к чему придумывать это раздвоение убийцы? Мы ничуть не продвигаемся вперед, предположив, что человек, который произвел роковой выстрел, не является тем человеком, который указал привычную дорогу через сад и дом. К тому же довод о шагах на газоне не очень убедителен. Если кто-то уже шел по кирпичному бордюру аллеи, то другой вполне мог идти сзади или, точнее, впереди, поскольку считается, что он один знал дорогу. Именно в таком положении можно лучше всего себе представить перемещение двух ночных пришельцев. Во всяком случае, идти по газону было незачем; если кто-то это и проделал, то у него были на то другие причины — или совсем никаких причин.