Надо еще быть уверенным, что это мелкое правонарушение будет зарегистрировано инспектором, которому предстоит его раскрыть. Главному комиссару прекрасно известно, что большая часть мелких спекуляций пользуется покровительством агентов, которые довольствуются тем, что получают с них свою скромную долю.
Лишь в отношении тяжких нарушений закона от них требуется полная бескомпромиссность. На другом конце шкалы преступлений, можно лишь гадать, как бы они повели себя… если, к примеру, какая-нибудь политическая организация вроде той, что описал Валлас, потребовала от них их… К счастью, так вопрос не стоит.
Комиссар берет трубку и просит соединить его со столицей. Для очистки совести. Только столичные службы могут дать эту справку — если там успели сделать вскрытие.
Его быстро соединяют, но неоднократно переадресовывают с места на место, и ему так и не удается выйти на компетентного человека. Начальник отдела, который подписал письмо, предписывающее передать тело, направляет его в отдел судебно-медицинской экспертизы, где, похоже, никто не в курсе. Соединяясь по очереди то с одним, то с другим, он в конце концов выходит на кабинет префекта, где кто-то — он не знает в точности, кто — соглашается выслушать его вопрос: «С какого расстояния была выпущена пуля, от которой погиб Даниэль Дюпон?»
«Минутку, не вешайте трубку, пожалуйста».
Лишь после долгой паузы, прерываемой различными шумами, он получает свой ответ:
«Пуля калибра семь шестьдесят пять, выпущена спереди, примерно с четырех метров».
Ответ, который абсолютно ничего не доказывает, кроме того, что урок был хорошо усвоен.
Затем Лоран снова принимает Валласа.
Специальному агенту, похоже, нечего сказать. Он зашел сюда, словно не знал, куда ему больше идти. Он рассказывает о бегстве негоцианта Марша, о встрече с Жюаром, о посещении бывшей мадам Дюпон. Комиссар, как и всякий раз, когда он имеет дело с доктором, находит его поведение подозрительным. Что же касается бывшей супруги, всем было очевидно, что она ничего не знала. Валлас описывает странную витрину, сделанную владелицей писчебумажного магазина, и к великому удивлению Лорана вынимает из кармана открытку, только что принесенную ему дежурным.
Комиссар идет к столу, чтобы взять отправленный незнакомкой экземпляр. Это одна и та же карточка. Он дает Валласу прочитать написанную на обороте фразу.
3Сцена происходит в городе в помпейском стиле — а если точнее, на прямоугольной площади, задний план которой занят храмом (или театром, или еще чем-нибудь в этом роде), а другие стороны — различными памятниками более мелких размеров, отделенными друг от друга дорогами, мощенными плитами. Валлас уже не помнит, откуда взялся этот образ. Он говорит — то посреди площади, то на ступеньках, на очень длинных ступеньках, с какими-то людьми, которых уже не отличает друг от друга, но которые поначалу были четко охарактеризованными и различимыми. У него самого вполне определенная роль, по всей видимости, первого плана, возможно, официального характера. Неожиданно воспоминание становится почти что пронзительным; в отрезок с секунду вся сцена исполняется необыкновенной насыщенностью. Но что за сцена? Он лишь успевает услышать себя самого говорящего:
— И давно это произошло?
Сразу же все исчезло, собрание, ступеньки, храм, прямоугольная паперть и ее памятники. Ничего подобного он никогда не видел.
На площади возникает милое лицо необыкновенно черноволосой молодой женщины — владелица писчебумажного магазина с улицы Виктора Гюго и отзвук ее гортанного смеха. Лицо, однако, серьезное.
Валлас и его мать дошли наконец до этого тупикового канала; на солнце низкие дома отражались своими старыми фасадами в зеленой воде. Они искали не родственницу: какого-то родственника, которого он, так сказать, и не знал. Он не увидел его — также — и на этот раз. Это был его отец. Как же он мог это забыть?
Валлас бредет по городу, наудачу. Ночь влажная и холодная. Небо весь день оставалось желтым, низким, туманным — снежным, — но снега не было, и теперь на город спустились ноябрьские туманы. В этом году зима быстро наступает.
Фонари по углам улиц очерчивают окружности рыжего света, которых хватает разве лишь на то, чтобы прохожий не затерялся. Переходя через улицу, надо быть очень внимательным, а то натолкнешься ногой на бордюр тротуара.
В кварталах, где побольше магазинов, чужак удивляется столь скудному освещению витрин. Наверное, не стоит особенно заботиться о клиентуре, если продаешь рис или хозяйственное мыло. В этом захолустье немногие торгуют безделушками.