Они сидели и кивали головами, соглашаясь с ней, а потом всем гуртом навалились на меня и стали требовать честного слова, что я исправлюсь, возьмусь за ум, задумаюсь о будущем, буду ответственным… бла-бла-бла и прочая чепуха. Я молчал, опустив голову: а что я мог им обещать?! Ничего. Смотреть же в глаза и врать я не стал: меня не так воспитали!…
Словом, отец заверил Ангелину Ефимовну, что дома разговор продолжится, и мы вышли из кабинета. Папа вёл маму под руку, она прижимала к глазам мокрый платок… я не смотрел на неё: мне тоже было не по себе, я чувствовал, что папа очень зол и что самое плохое меня ждёт впереди.
Он усадил маму на заднее сиденье нашей пятнашки, повернулся ко мне и влепил пощёчину, да так, что разбил губу: руки у него были не маленькие, как и у меня.
– Садись в машину! – приказал он. – Рядом со мной!
Я послушался, зная по опыту, что в такие моменты отцу лучше не перечить.
– Вас… часто наказывали в детстве?
– Что вы, вовсе нет! Трудное детство, деревянные игрушки – это вообще не про меня! Физические наказания – крайне редко! Может раза два… или три… когда я бывал совсем невыносимым, мама могла ударить, но отец… это был первый раз. Он никогда не бил – боялся что-нибудь мне повредить. Поэтому я понял, что он очень расстроен, и это меня огорчило: я любил их (люблю до сих пор) и не хотел причинять боль.
– Что же случилось дальше?
Отец протянул мне платок:
– Вытри кровь. Прости, что не сдержался.
Я промолчал. Мама всхлипывала на заднем сиденье. Папа завёл двигатель и велел мне пристегнуться. Мы тронулись. Ехать было близко, поэтому я решил, что в машине разговора не будет, но ошибся.
– Что мы сделали не так? – после непродолжительного молчания спросил он меня. – В чём ущемили твои интересы? За что ты нам мстишь?
– Я никому не мщу.
– Тогда как понимать твоё поведение?! Мы с матерью любим тебя, выполняем твои желания, ты у нас единственный сын! Мы хотели, чтобы ты оправдал наши надежды!
– Но ведь ничего страшного не случилось, папа! Подумаешь, несколько плохих оценок… Это случайность…
– Это похоже на закономерность! – прервал он. – Которая пугает меня… Ты думаешь не о том, о чём следует думать в твоём возрасте!
– Папа, я понимаю твоё беспокойство, но…
– Да ни черта ты, щенок, не понимаешь! – оборвал меня отец. – Тебе кажется, что это легко и просто: захотел – наделал ошибок, захотел – исправил! Не бывает так просто в жизни, пойми! За всё приходится платить, за любой свой просчёт! И часто цена бывает слишком высокой! Ты не имеешь права рисковать своим будущим после того, как мы с матерью всем для тебя пожертвовали!
Розовые губы, цвет которых заставлял заподозрить их обладателя в использовании косметики, улыбнулись, приоткрыв белые, неровно поставленные зубы:
– Отец иногда впадал в патетику, и сейчас его слова прозвучали так выспренно, что я не смог сдержать усмешку.
– Я сказал что-то очень смешное?! – рявкнул он. – Объясни, и мы с матерью тоже посмеёмся!
– Папа, я не… я не из-за твоих слов… я не смеялся, правда!
– Тогда в чём дело?
– Я же не просил у вас этих жертв! Да, вы всё делали для меня, но ведь это было нетрудно! Ты – директор сети магазинов, можешь всё себе позволить! Мама же не работает, сидит дома, так?
– Мама не стала работать из-за тебя! – прогремел он. – Она считала, что её долг – отдавать сыну всё своё время, всю заботу, всё внимание! А вовсе не потому, что я мог это позволить!
– Но я- то не просил! Я бы с удовольствием ходил в садик с другими ребятами!
– В общем, так, – мы приехали. – Выходи из машины и иди в дом. Разговор не закончен.
Я сделал, как он сказал, уселся на свою кровать и стал думать. Состояние у меня, как сейчас помню, было странным: словно не со мной всё происходит. Мне было абсолютно наплевать на то, что они начнут говорить, какие аргументы приводить. «Если отцу вздумается ударить меня ещё раз, – мстительно думал я. – Сбегу из дому! Просто уйду завтра в школу и не вернусь! Пусть знает…» Что знает – я не успел додумать: дверь открылась, и он вошёл.
– Я уложил мать, – не глядя на меня сказал он. – Она совсем ослабела и сердце у неё побаливает…
Я молчал.
– Давай поговорим как мужчина с мужчиной, – продолжил он. – Посмотри на меня.
Я приподнял голову.
– Ты влюбился в неё?
Вопрос поверг меня в шок.
– Ты что думаешь, твой отец, этот старый пердун, ничего не соображает? Может, я и стар (они поздно родили меня, и тогда папе было пятьдесят восемь, а маме – пятьдесят шесть), но прекрасно помню, как был молодым… Тогда я влюблялся во всё, что имело хоть какое-то отношение к женскому полу. Но ты не ответил мне; ты любишь её?