1 декабря.
Дошла до озера. Никелированная поверхность воды среди седых перьев травы, скрученной в закольцованные космы. Камни на дне сияют лимонным сквозь воду черного жемчуга. Сидела, наблюдала. С неба аккуратно сыпали снег как соль на муть рыжих лиственниц, на черные ели и мшистые стволы... Горы, как отшлифованные небом агаты. Серо-розовые топазы озер.
Как только небо зажелтело солнцем, снег гор обратился в лиловый и закурил в небо рваным дымом облаков. Ветер треплет верхушки самых высоких елей, метет поземкой с круч, обнажая щетину глиняного сухостоя.
3 декабря.
Каменные лестницы с вазонами, площадки, террасы сияют на солнце, пудрой снега присыпанные. Подчеркивают его белизну ярко-фиолетовыми тенями. Бамбук трясет узкими листьями, пытаясь освободиться. Туи звенят тонкими кораллами веток. Нужно купить золотистую охру.
Домой вернулась поздно. Все перепуганы. Меня потеряли. Говорят, едва не вызвали полицию. Заставилилечь в постель в коробке комнаты. Я просилась еще погулять после ужина, но не пустили. Говорили, что, скорее всего, я простыла.
4 декабря.
Все-таки я заболела... Но совсем не оттого, о чем все думают. Нельзя заболеть отхолода... Я заболела болезнью коробок.Единственное, что удалось упросить их сделать – это пододвинуть кровать к окну и дать мне альбом с пастелью... Я целый день рисовала горы. Они пылят белыми клубами иуходят к горизонту множеством фантомов, там, далеко превращаются в облака и покрывают собой все небо. Озеро начищенным зеркалом отражает божественный свет, пуская сквозь паутину веток солнечные зайчики. Плачу, когда вижу все это...
10 декабря.
Все вокруг засыпало снегом. Но я-то знаю, что белизна лишь полог, под которым скрывается жизнь...
11 декабря.
Too Strange То Live, Too Rare To Die...[3]
14 декабря.
Сегодня к нам приехали гости. Супруги с одинаковыми лицами. Наверное, многие годы они заглядывали друг другу в глаза или очень часто говорили, уставившись друг на друга. И спрашивали постоянно друг друга: «О чем ты думаешь?»
Опять писала, но мои облака из шелковых, становились грязным, еще не сваленным войлоком. Как сбитые в кучу овцы. Сдирала все и переделывала, но прозрачность ускользала, и лезли ошметки этой немытой шерсти... Пока пыталась – за окном все поменялось, и у меня дух захватило, когда я увидела, что далеко под ними фиолетовое тело земли покрылось тонкими апельсиновыми венами. Порвала работу. Опять все испугались. А потом облака рассыпались ярко-желтой воздушной кукурузой. Я начинаю забывать! Этого нельзя допустить...
– Скажите... – Следователь аккуратно отложил дневник, поднял глаза на мужчину, но тот продолжал смотреть на тетрадь, как на что-то необыкновенно важное. – А до того, как это произошло... Какая она была? Тихая?
– Нет. До... Она была очень веселая... Любопытная такая. Смеялась много... Чуть шаловливая даже... Мы как-то останавливались с ней в гостинице. Гостиница огромная, посреди поля, вокруг ничего абсолютно нет... Шикарная, в старинном доме, с антикварной мебелью и кондиционером, вставленным в окно. Ночью ей стало душно, и она попыталась открыть окно, но почему-то это у нее никак не выходило – там торчали какие-то, как она сказала, «подозрительные винтики». Я ей говорю – ты их не трогай, а то что-нибудь отвалится... Спокойно так. А она и слышать не хотела... «Мне же душно!» А я опять объяснять, что ничего откручивать не нужно! В момент, когда закончил фразу, она уже открутила последний, и во двор гостиницы со страшным грохотом упал кондиционер. Бабахнул, и тишина... Она высунулась в окно в пижаме и долго на него смотрела... Повернулась жалостливо так ко мне: «Его забрать нужно, слишком ему там одинокого на газоне, и дождь пошел»... Потом я его нес, сначала по двору, под дождем, а потом по роскошной лестнице наверх, в номер. Включили в сеть – работает. Утром она, дрожа от страха, поведала эту историю администратору, подсчитывая в уме, во сколько нам это обойдется. А они хохотали! Вся гостиница! И она тоже! И извинялась! И они извинялись... Со стороны, думаю, было смешно... Они нам даже предложили переехать в люкс, чтобы загладить вину!