— Все нормально?
— Да, нормально, — хрипло отвечает Сиджи, вытирая рукавом подбородок. — Все нормально, просто подавилась.
Катарсис бросает взгляд на мямлящего Хрома и, гаденько ухмыльнувшись, оборачивается к Сиджи.
— Ну, раз все нормально, то все нормально.
Сиджи тупит взгляд и вздыхает.
— Так все-таки Каренн? М-м, Хром? — спрашивает Катарсис и отпивает из бутылки. — Или все-таки не Каренн?
И смотрит на Сиджи, ухмыляясь и приподняв бровь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Совершенно ничего.
Катарсис делает глоток и вновь оборачивается к танцующим.
Сердце больно ударяется об ребра и ноет. Живот скручивает.
Сиджи видит в центре зала Хрома и Каренн. Они разговаривают, время от времени неловко жестикулируя. Когда подвыпивший гвардеец проходит мимо и случайно задевает Каренн, та падает. И Хром ловит ее. Они неловко хохочут, почесывая затылок.
Сиджи закатывает глаза.
— Знаешь, а мне ведь нравятся брюнетки, — произносит Катарсис и протяжно вздыхает. — Я это не так давно поняла, когда заметила, что все девушки, с которыми я встречалась, были брюнетками. Но, к сожалению, одна такая на днях все-таки мне отказала.
Сиджи озадаченно приподнимает бровь, смотря на Катарсис, что отпивает с горла бутылки.
— Хром, почему Каренн?
Комментарий к Глава восьмая. Может, лучше не стоит?..
еще одна глава )0))))0)
кст, она предпоследняя. так что, осталось совсем немного
========== Глава девятая. К сожалению, не все является таким, каким мы хотели бы это видеть ==========
Сиджи тяжело и протяжно вздыхает, берет кружку в руки. И, бросив взгляд на бутылку рома и наполненный до краев кувшин сока на столе, небрежно говорит:
— И, казалось бы, мне же наплевать. Совершенно без разницы. Фиолетово, по барабану. И похеру. Не интересен, совершенно точно не интересен. Пусть танцует с Аней, Икар и, чтоб его все-таки под хвост отодрали, с Каренн. — Сиджи глядит на вишневый сок в кружке, а затем поднимает взгляд на Катарсис, которая внимательно слушает. — И вот ты. Ты! Со своими чертовыми намеками! Думаешь, я не понимаю, на что ты там намекаешь? Все, блин, я понимаю! Все время на что-то намекаешь, скрываешь… и недоговариваешь. Вот ведь точно ты что-то скрываешь. Что-то знаешь такое, что… не знаю. Но точно что-то такое, что может стоить жизни. И запросто не одной. Хром прав. Подозрительно все это. Все то, что связано как-то с тобой. Вся ты подозрительна.
Сиджи смотрит в глаза Катарсис. Холодные, непроницаемые. И вечно что-то скрывающие. Даже сейчас. Нет только той самой гадкой ухмылки, которая все время красуется на лице. И словно намекает. Все время и на что-то.
— Вот раз ты вся такая знающая, то скажи мне… Нормально ли то, что у парня встает на тебя, он явно дает понять, что собирается поцеловать, но как только появляется… кое-кто, так он сразу меняется? Изменяется. И забывает, что ты существуешь. Он начинает выплясывать перед этим кое-кем, становится тем еще бесхарактерным дебилам и… А вообще мне похеру на него! Вот просто и легко. П-о-х-е-р-у! Он мне никто, я ему никто. Мы просто другу к другу никто. Просто… и легко.
За спиной раздается громкий хохот. Сиджи поднимает голову. Смотрит на пустое место рядом, одинокий кувшин с соком и кружку в руках. А затем опускает взгляд. Кружка пуста и сока в кувшине нет. И в груди пусто. Словно выпили последние капли чего-то нужного и привычного, но оставили ноющую боль, которая все нарастала, как и темп в мелодии менестрелей.
Сиджи оборачивается и видит Катарсис, стоящую у лестницы и отпивающую ром с горла бутылки. И Аню, которая хохочет рядом с ней. Они наблюдают за танцующими гвардейцами в центре зала. И замечает Хрома и Каренн, которые весело отбивают ритм каблуками сапог. Они улыбаются, смеются. Быстро проносятся в отражении стеклянных бутылок, стоящих на столах.
Гвардейцы хлопают и свистят, хохоча и крича. На сосредоточенных лицах менестрелей сверкают капли пота. И улыбки.
Мелодия все набирает темп.
Сиджи скрипит зубами, сжимает кулаки и резко встает. Стул со скрипом отодвигается, ударяется об стену.
Быстро идет к лестнице, стуча каблуками сапог, проходит мимо смеющейся Ани и Катарсис. Замечает внимательный взгляд и чуть приподнятую бровь. Сильнее сжимая челюсть, перепрыгивает через ступеньки и, обходя других посетителей, подходит к барной стойке.
Хлопки и свист становятся громче.
— Можно две бутылки виски? — громко спрашивает Сиджи, облокотившись о стойку и пытаясь высмотреть бармена в собрании голов.
— Конечно, красотка! — выкрикивает низенькая девушка, разливая пиво по кружкам и хохоча над шутками двух гвардейцев. — Секундочку и все будет!
Сиджи, нервно барабаня пальцами об стойку, оборачивается и видит пристальный взгляд Катарсис, которая стоит на лестнице с Аней, утирающей слезы. И отворачивается. Закусывает губу и роется в кармане брюк.
— Вот, пожалуйста, — говорит девушка, ставя две бутылки на стойку, и подмигивает. — Весело сегодня, да?
— Да, очень. — Сиджи высыпает серебро на стол и берет виски. — Сдачи не надо.
И отходит, уворачиваясь от группки гвардейцев, громко смеющихся.
Мелодия резко заканчивается. Громкий стук каблуков, тяжелый выдох. И об стены ударяется волна рукоплескания, крика и смеха.
Сиджи скрипит зубами, отбрасывает волосы назад и поднимается по лестнице, гордо смотря вперед. Не бросает взгляд на Катарсис и Аню, не обращает внимания на пьяных девушек, хохочущих и толкающих друг дружку локтями. Идет к столику, на котором стоит пустой кувшин из-под сока и кружка. Ставит, вызывающе стуча, два виски и садится, скрипя стулом.
И смотрит. Долго глядит на свое отражение в стекле бутылки. На хмурые брови, глаза, смотрящие пристально, и сжатые губы.
Сиджи ударяет кулаками об стол. Кружка подпрыгивает и задевает кувшин.
Тягучая мелодия менестрелей разносится по пабу. На первом этаже слышны разговоры и смех. И не видны две черные макушки. Лишь незнакомые лица, улыбающиеся и смеющиеся. И никто не танцует. Пьют напитки из кружек и стопок.
Сиджи обессилено ударяет кулаками об стол. Опускает голову. И тяжело, протяжно вздыхает.
— Самое отвратительное — это пить от горя в одиночестве, — раздается голос Катарсис за спиной. — И самое отвратительное — это бессилие.
— Самое отвратительное — это лезть в чужую душу без приглашения, — резко говорит Сиджи, поднимая голову.
— Самое отвратительное — это пьющий подросток.
— Самое отвратительное — это ты.
Катарсис смотрит долго, впиваясь непроницаемым взглядом. И садится рядом на стул и, словно все время мира принадлежит ей, говорит:
— Ты права. Я не буду лезть в твою душу, в твои дела. Сама скажешь, если захочешь. Скажешь или утаишь. Это твоя душа и твои проблемы.
Сиджи отворачивается, складывает руки на груди и смотрит. Глядит на менестрелей, пьющих посетителей и низенькую барменшу, разливающую напитки и хохочущую над шутками двух парней.
Сердце больнее ударяет в груди, когда в дверях Сиджи замечает пыхтящую Каренн с раскрасневшимся лицом.
— Хром! Там Хром! На помощь! Он без сознания! Где Эвелейн?!
Катарсис резко встает, ставя ром на стол, и бежит к лестнице. Она что-то кричит, перепрыгивает через ступеньки, пролезает через пьяную толпу к двери. К дрожащей Каренн. И кричит, орет и выбегает. В дверях виден развивающийся подол плаща.
Пронзающая боль в мышцах, живот скручивает. Дыхание прерывается. Сиджи кривит лицо, сжимает челюсть и кулаки. Мышцы горят, кости ноют.
Об стены ударяется песнь менестрелей, а об пол обмякшее тело и стул.
***
— Знаешь, я думаю, что все же заслужил награду, — говорит Невра, облокотившись плечом о колонну, и ухмыляется. — Поцелуй будет замечательной наградой.