— Нет у меня никаких ее вещей. И пусть катится на все четыре стороны! — крикнул старик, приободряясь. — И на вас я подам жалобу. Врываетесь среди ночи! Будите честного человека. Навязываете ему какую-то девку.
— Слушайте, вы! — вскипел Архипов, но Скопин поймал его за руку и сжал, приказывая замолчать.
— Хорошо, господин Трегубов, — сказал он спокойно. — Я вас понял. Просто хочу предупредить. Если вы мне сейчас солгали…
— То что? — спросил старик саркастически. — Убьете меня?
— Я сделаю так, что вы об этом сильно пожалеете, — ответил Скопин, глядя прямо в глаза старика.
Этот взгляд был сильным, тревожащим. Трегубов почувствовал, что перегнул палку, повышая голос на следователя. Но отступать он уже не мог. Михайла Фомич считал себя смертельно оскорбленным Машей. И всех ее защитников теперь тоже воспринимал как своих личных врагов. Он был уверен, что Маша с самого начала состояла в заговоре с целью его ограбить. И пока приказчик отвлекал Михайла Фомича поездкой к мнимой генеральше, она впустила в дом грабителей, а теперь разыграла из себя наивную дурочку, чтобы потом, разделив деньги от награбленного, пуститься во все тяжкие. В то, что полиция будет на его стороне и поможет найти награбленное, Трегубов совершенно не верил, поскольку уже имел опыт общения с подобной публикой несколько лет назад. Тогда, после посещения частного пристава, пришедшего с обходом квартала, он недосчитался пяти серебряных ложек из французского сервиза времен Людовика Четырнадцатого, купленного за триста рублей! И хотя грабители основательно подчистили много ценного из хранилища, Трегубов был уверен, что отыщет похищенное и сам. Надо было просто обратиться к Маркелу Антоновичу Тимофееву, помощнику управляющего Шереметьевской больницы, через руки которого частенько проходили многие занятные вещички самого темного происхождения, принесенные на Сухаревку. Конечно, Тимофеев потребует награду за возвращение коллекции — и немалую, но зато это будет надежно.
— Не пугайте меня, молодой человек, — сказал Трегубов. — Уходите и заберите с собой эту девку. Я хочу спать.
Возвращение в часть проходило в молчании. Архипов сидел прямо, играя желваками. Маша безучастно смотрела в окно, хватаясь за ременную петлю, когда карету сильно накреняло. Скопин смотрел на ее лицо, по которому пробегал свет фонарей.
— Надо было осмотреть подвал, — бросил Архипов, не глядя на Скопина.
— Зачем? — ответил Иван Федорович. — Дело заведено по факту избиения. При чем тут подвал? При чем тут коллекция Трегубова? Он никаких заявлений об ограблении не делал, так что и повода для обыска не имеется.
Молодой пристав зло посмотрел на него. Все-таки очень хорошо, что скоро будет реформа и таких, как Скопин, вышвырнут вон. Захара взбесило, что старик так нагло разговаривал со следователем. А Скопин, понимая, что его дурачат и что Трегубов нарочно скрыл следы преступления, безропотно соглашался и ничего не делал, прикрываясь буквой устаревшего закона. Вот он бы живо поставил старикашку на место! Эх, если бы Сыскной отдел в Москве уже был открыт! Провести бы обыск по всем тем правилам, которые он узнал в Петербурге! С понятыми, протоколом и экспертами, которые живо бы установили факт сокрытия следов. А еще проверить на отпечатки пальцев и — он покосился на колени девушки — на наличие следов крови на постельном белье! Ведь куда-то же он запрятал и матрас, и белье! Вряд ли успел сжечь — тогда в доме пахло бы паленой тканью!
— Не сердитесь вы так, — сказал Скопин. — Старикашка от нас никуда не уйдет. Прижмем мы его. Я же предупредил его: если соврал, то сильно об этом пожалеет. Я своих обещаний на ветер не бросаю.
Архипов с досадой пожал плечами. Слова! Все это просто слова!
— Маша, хотите, переночуйте у меня, — предложил Скопин. — Я живу недалеко от части, на Лазаревской улице.
Маша отрицательно покачала головой.
— Понимаю, — согласился Скопин. — У вас есть еще родственники в Москве?
— Нет.
— Тогда езжайте в часть, поспите там на лавке. А завтра я займусь вами. Выправим вам временные документы и определим куда-нибудь. Хорошо?
Маша кивнула, не отрывая взгляда от окна кареты. Ей хотелось уснуть и больше не просыпаться.
Мужчина на кладбище поднял воротник и сунул руки в карманы. В темноте он едва нашел условленную могилу и теперь с досадой думал, что нанятый им человек может заплутать, а становилось холодно. От земли поднимался белесый туман, достигая колен. Но вот в тишине послышалось позвякивание — бритый, оступаясь, приблизился с мешком на плече. Свалил добычу на землю.