Пожалуй, еще один стакан, и цель будет достигнута. Один и еще один. Если он уснет прямо здесь, не беда, верный Мирон, его бывший денщик, придет ближе к полуночи и оттащит домой. Он всегда так делает.
Как тогда он на себе притащил его в Самарканд, ночью. А утром первого июня город уже был окружен. Генерал-губернатор Кауфман с основными силами выступил на Каты-Курган. В городе осталось менее шестисот человек гарнизона. Госпиталь оборудовали прямо в цитадели, и Скопин был далеко не первым его пациентом. Прямо на земле, на реквизированных из окрестных домов одеялах и коврах лежало не менее 450 раненых и больных. Полковой доктор Ригер разорвал на Иване рубаху и попытался подсчитать резаные раны. Но все было в запекшейся крови. Кто-то, кажется молодой ассистент Ригера, сбегал к колодцу и принес кожаное ведро воды, которую с размаху вылили на грудь Ивана, чтобы смыть кровь корпией. Руки ассистента дрожали.
— Что? — спросил Скопин. — Плохо?
— А? — как будто очнулся тот. — Нет, у вас все хорошо. В смысле, есть над чем поработать.
— У вас руки дрожат, — прошептал, слабея, Скопин.
— Это от нервов. Солдаты говорят, будет приступ. Туркмены обложили город, их тут тысячи. Наши ушли далеко и не успеют. Тут гарнизон-то…
Ригер склонил свою седую голову к лицу Скопина.
— Вижу пулевое отверстие, господин поручик. Пулю надо вытащить, а то плоть сгниет. Начнется гангрена. Терпеть сможете?
Скопин судорожно кивнул и посмотрел направо — там, прислонясь к невысокой ограде, сидел Мирон. Голова его безжизненно свешивалась на грудь. Издалека слышался гул — топот тысяч копыт по сухой земле. И конское ржание.
— Успеем до приступа? — спросил ассистент, вытирая пот со лба. — А то сейчас раненые начнут прибывать.
Где-то там, где кружили конные лавы шахрисябцев и примкнувших к ним местных мятежников, загремели барабаны и завыли пронзительные зурны.
И тут громыхнула пушка, установленная в старом проломе саманной стены. Раздался ружейный треск.
— Надо торопиться, — озабоченно сказал Ригер. — Павел, принесите флягу со спиртом и мой набор инструментов.
— Много наших осталось? — спросил Иван.
Ригер печально покачал головой:
— Немного. Всех поставили под ружье — даже писарей, фурштатов, музыкантов. Кое-кто из купцов вызвался охотником. И еще местные евреи. Им-то терять нечего, тут их… Но какие из них солдаты? Стены решили не оборонять — только дворец.
Ассистент Ригера принес флягу и саквояж. Доктор вынул серебряный мерный стаканчик и нацедил из фляги.
— Вот, больше не дам. Еще пригодится. Знаю, мало, но… Пейте. Только залпом.
Скопин открыл рот, и Ригер влил в него спирт. Глотку обожгло, но Иван даже не закашлялся. Перед глазами все поплыло.
— Павел Семенович, позовите солдат, пусть подержат его за ноги и руки.
В следующее мгновение нож вонзился Скопину в бок. Боль была невыносимая, тело Ивана выгнулось дугой, и он широко распахнул глаза…
— Ты?
— Я, — радостно кивнул бритый. — Это тебе наше с приветом. Для разговору.
Скопин тронул рукой борт шинели и поднес к глазам. Кровь. Черт. Эту старую солдатскую шинель и кепи он надевал специально для кабака — чтобы не вваливаться туда в своем форменном судейском пальто. Теперь придется стирать шинельку.
— Маненечко, — сказал бритый, выставляя нож вперед. — Подрезал слегка. А там — как пойдет.
Капля упала с кончика ножа в грязь.
— Ты чего? — удивленно спросил Скопин, которого вдруг повело вбок. Он наткнулся на забор и только этим предотвратил свое падение.
— А это за брата моего. За младшего. За Андрюшку.
— За какого такого Ан?.. А…
— Вспомнил? — изгаляясь спросил бритый. Ему нравилось происходящее. Ему нравилось, что большой человек, которого надо бояться, который обладает властью карать и миловать во имя правосудия, сейчас сползал по забору в уличную грязь, а он стоял с ножом и вершил свое правосудие, братское.
— Так ты брат Нежданова?
— Точно так.
— А не похож… И зачем тебе все это? — спросил Скопин, как бы все еще удивляясь, не чувствуя страшной опасности, переминавшейся с ноги на ногу перед ним с окровавленным ножом в руке.
Иван окончательно сполз на землю, примяв чахлый кустик, росший из-под забора.
— Затем, что ты брата моего на каторгу отослал. А с ним знаешь что будет?
— Знаю, — кивнул Скопин. — Там его взрослые каторжане по кругу пустят. Как девчонку.