Иногда к нему приходил давешний монах, и они подолгу беседовали. Вадим пытался совладать с чувством вины, и спустя еще неделю оно его окончательно оставило. Он даже согласился полностью обрить волосы.
Дни бежали так быстро, что он перестал их замечать и даже в какой-то момент начал забывать, что он тот самый Вадим Самойлов, словно бы из его оболочки выросло что-то принципиально иное, чуждое ему.
По прошествии двух месяцев, когда он уже перестал мерзнуть по ночам, переселился в монашеский корпус и нацепил их оранжевую кашаю, давешний монах, с которым Вадим успел крепко сдружиться, проводил его в библиотеку и усадил за стол возле ноутбука. Несколько секунд Вадим бездумно пялился на технику, от которой успел уже отвыкнуть, затем повернулся:
- Зачем это?
- Если ты решил здесь остаться, тебе нужно оповестить об этом родных и друзей. Мы далеки от христианских традиций побегов от действительности и окружающих. Мы хотим быть уверены, что от твоего ухода никто не пострадает.
Вадим едва вспомнил пароль к инстаграму, долго пялился в директ, размышляя, кому бы написать. Увидел сообщение от Никиты.
«Вадим Рудольфович, я понимаю, что вам сейчас, наверное, не до нас, но с вами безуспешно пытается выйти на связь ваша мама. Там что-то случилось. Позвоните ей, пожалуйста».
- Откуда у вас ноутбук? – спросил вдруг Вадим.
- Мы тоже часть цивилизации и не можем оставаться в стороне от нее, - пожал плечами монах.
Вадим тут же набрал:
«Что произошло? Телефон не взял с собой, позвонить не могу, но могу отвечать в директ».
Никита откликнулся сразу:
«Она долго ждала от вас ответа, наконец, решила поговорить со мной. Там что-то с Глебом неладное. Он в Свердловск вернулся, у нее живет».
«В каком смысле?»
«Вы вообще за новостями не следите?»
«Я впервые вышел в интернет за последние три с лишним месяца».
«Глеб ваш распустил Матрицу, развелся с Таней и вернулся в Свердловск около месяца назад. Ваша мама звонила мне вчера. Плачет».
«Никита! – рассердился Вадим. – Ты можешь мне толком объяснить, что там случилось? Или из тебя все клещами тянуть нужно?!»
«Запил он, кажется, серьезно»
«Эка невидаль! Как будто это его первый запой»
«Ну, когда я его в последний раз видел, он был на труп похож. Страшно посмотреть. Общаться со всеми перестал, замкнулся в себе. Перегаром несет 24 часа в сутки. Не спит почти, не ест, пропивает всё. У матери деньги таскать начал. Она очень просит вас связаться с ней».
Вадим вздохнул, поднял взгляд на монаха.
- Если тебе надо идти, я провожу тебя, как и обещал, - спокойно изрек монах.
- Мне надо не просто идти. Мне надо бежать.
- Ну, если ты этого хочешь…
- Не хочу, - помотал он головой. – Но должен. Мама там свихнется одна без меня.
Монах промолчал, хотя Вадиму показалось, он понял, что тот собирался сказать ему.
========== 12. ==========
Вадим не приехал ни в тот день, ни на следующий, и Глеб впустую отбыл назад в Нью-Йорк, передав маме еще одну стопку купюр в надежде, что сумеет покрыть ими хотя бы часть долга старшего. Договорился раз в неделю созваниваться с Бутусовым, узнавать новости.
Уже через неделю Слава сообщил, что все деньги, что он передал матери, Вадик спустил на новые дозы. За квартиру платить нечем, и они подумывали возвращаться назад в Свердловск.
Саша вернулся первым, устроился пока фельдшером на скорой, дальше планировал постепенно передвинуться на кардиолога, когда квалификацию восстановит.
Хиты писались без запинки, тем более, что были написаны ранее. С электронщиной возникал некоторый затык, впрочем, тут сразу на помощь приходил неугомонный Рик – правил, что-то подсказывал, выбирал тексты Ильи для наложения. Вот у Ильи отчего-то писалось сплошь все новое, ничего не повторил из старого наутилусовского, и Глеб подчас изумлялся его неисчерпаемому дару.
Рик от счастья просто руки потирал: деньги текли рекой, гастроли шли нон-стопом, парни выдавали на-гора одну песню лучше другой. Иногда Глеб вообще отдавал свою старую музыку на растерзание Илье, и тот писал к ней принципиально новый текст. Чтобы никак не ассоциировался с Вадимом даже в воспоминаниях. Так Опиум вышел под названием Пленник, Чудеса стали Дивным новым миром, Черная луна – Перевертнем. Изменив текст и, следовательно, смысл, песни потеряли свою связь с прошлым Глеба, даже им самим стали восприниматься как что-то принципиально новое.
Бутусов звонил сам. Каждую неделю. Если задерживался хоть на день, Глеб бежал покупать карточку для международных звонков и тут же набирал его. Дела по ту сторону океана шли из рук вон плохо. Парни, у которых Вадим занял денег, нехило прессовали его, перекрыли каналы для покупки новых доз, и хоть Глеб регулярно отправлял в Свердловск деньги переводом, Вадик тут же отбирал их у матери и спускал на подпольный герыч, который начал добывать где-то еще. Когда не хватало денег на героин, он опускался до винта, и в такие дни мать сама звонила Славе и беспрестанно рыдала в трубку, прося спасти ее сына. Глеб орал в трубку, чтобы они отправили Вада в наркодиспансер, что он оплатит любых специалистов, но когда Вадим случайно услышал подобные разговоры, он тут же скрылся из дома и не показывался несколько дней. Наркологи лишь руками разводили: без согласия пациента они были бессильны.
Вернулся дней через десять, вполз в квартиру бледной тенью, рухнул на постель.
- Плохо мне, мама, - прошептал.
Она погладила по голове:
- Так давай в больницу, может, сынок, а? Завяжешь с наркотиками своими, за ум возьмешься, долги выплатишь. На студию опять устроишься. Может, с Сашей опять выйдет чего…
Вадим только скривился и махнул рукой:
- С Агатой покончено. Это с самого начала была неудачная затея. Глеб был прав. Он талантливый, он пишет, а я чего? Сама видишь, чем все в итоге обернулось, - отвернулся к стенке и принялся обводить пальцем узоры на ковре. – Я ведь даже колюсь теперь на его деньги. Даже наркотой себя обеспечить не в состоянии, - пробормотал он и вдруг вжался в стену всем телом, сграбастал в горсти ковер и завыл, впиваясь зубами в колючую шерсть.
Слава, наконец, не выдержал. Договорился со знакомым врачом, принес в рукаве шприц с клофелином, и в тот же день Вадима без сознания отвезли в наркодиспансер. Приковали к батарее, начали детокс.
Глеб ощутил прилив облегчения, когда ему сообщили об этом. Он как раз вернулся с очередных гастролей по Латинской Америке, побывал в Перу, денег хватило даже на вертолетную прогулку над плато Наска. Когда-то давно скромный асбестовский лаборант и мечтать о таком не смел. Их с Ильей лица украшали рекламные плакаты, растяжками висели по городу, каждый сингл тут же возглавлял чарт, в народе даже зашушукались о вторых Битлз. А когда с Глебом связался Гилмор и предложил совместный альбом с остатками Пинк Флойд, Глеб понял, что вершина достигнута, подниматься дальше некуда.
Дэйв оказался скромным трудоголиком. Он по-своему перерабатывал Глебовы мелодии, накладывал на них свои космические соло, и все трое торчали в студии сутками напролет. На это время Глеб с Ильей перебрались в Великобританию и поселились в одной из самых роскошных местных гостиниц.
Когда подложка была готова, и Дэйв включил ее, чтобы оценить результаты работы, Глеб понял, что не осилит новый текст Ильи для нового альбома. И недостоин открывать рот под музыку, которую Гилмор создал из черновых набросков Глеба и кое-какого старого материала. Свои исходники тот даже не узнал. Музыка звучала так, словно Пинк Флойд возродился из руин. Словно Уотерс, наконец, выпил кубок примирения с Гилмором, и они снова начали творить вместе. Словно бы они, пролетев сквозь кротовую нору, преодолев вигинтиллионы парсек, вдруг очутились в иной звездной системе и услышали принципиально иную, отличную от земной, музыку. Просто записали и воспроизвели ее. Из струн лился звездный водопад, кружа метеоритными вихрями, а слова были словно созданы для того, чтобы их пропевал Далай-лама, сидя на вершине заснеженной горы