Прослушав альбом от начала до конца, Глеб категорически отказался накладывать на эту музыку свой голос.
- Если мы можем по финансам позволить себе кого-нибудь покруче, давайте сделаем это. Помните, как было у Битлз в Tomorrow Never Knows? Я хочу чтобы это звучало схожим образом.
- Тогда тебе нужен Плант, - пожал плечами Гилмор. – Но, боюсь, даже я не смогу тебе в этом помочь. Этот златокудрый божок слишком капризен, чтобы обращать внимание на кого-то эшелоном ниже себя.
- Давно песни Планта попадали в хит-парад? – задумчиво протянул Глеб. – Значит, наш эшелон повыше будет. Давай все же позвоним ему.
Дэйв обреченно вздохнул, поставил телефон на громкую связь и набрал номер по памяти, что заметно повеселило Глеба.
- Роб? – робко начал он. – Разговор есть. Ты сейчас не слишком занят?
- Сейчас – то есть в данную минуту, чтобы поговорить с тобой? Или сейчас в принципе, потому что ты хочешь сделать мне какое-то предложение?
- Скорее последнее. Хотел бы позвать тебя поучаствовать в одном проекте. Тебе знакомо имя Глеба Самойлова? Им Рик Рубин сейчас занимается.
- Да, что-то слышал такое, - в голосе Планта скользнули скептические интонации.
- Мы записали обалденный альбом, достойный представлять нашу галактику на вселенском музыкальном фестивале. Нужен лишь вокалист от бога, способный озвучить все наши сложные задумки. Ну и…
- Ну и вы, разумеется, выбрали именно меня, - самодовольно и без тени сомнения в голосе усмехнулся Плант.
- Я скину тебе записи и отдельно тексты почтой. Или, хочешь, завезу, мы сейчас все равно в Лондоне.
- Да брось, Дэйв, я сам к вам на студию пригоню. Если понравится, сразу же и писаться начнем, а нет – так хоть увидимся, давно не пересекались уже.
К всеобщему изумлению, Роб явился в студию на следующий же день – элегантный и сексуальный, как завсегдатай древнеримских оргий, сразу ознакомился с текстом-это была его сфера, тут он мог легко заткнуть за пояс самого Илью, и тот слегка переполошился, когда первым делом Роб засел именно за текст. Потом послушал музыку. На лице его отразилось сомнение.
- Ну это же типичный Пинк Флойд, ребята. Ну пускай Пинк Флойд на новом уровне, но все же все это бесконечно далеко от моей энергетики. Дэйв, почему бы тебе не спеть самому? Да и наркоманский голосок вашего Глеба вполне подойдет…
- Понимаешь ли, нам бы хотелось, чтобы голос вокалиста копировал муэдзина или далай-ламу, а нам с Глебом это точно не удастся. Может, хоть попробуешь?
Авторитет Гилмора сделал свое дело, и Роб согласился сперва только на одну песню. Но, услышав готовый вариант, хмыкнул, почесал затылок и дал согласие на полное озвучивание альбома.
Глеб не верил ни глазам своим, ни ушам, ни остальным органам чувств: над его песнями работают лучшие музыканты мира, он пишется в лучшей студии, его талант признали рок-легенды… а где-то в далеком холодном Свердловске на кровати корчился от ломок его старший брат. За заботами о новом альбоме Глеб совсем забыл оставить Славе свой новый номер в Англии, а сам так ни разу и не позвонил ему, все как-то не думалось. Казалось, раз Вада устроили в наркодиспансер, то проблема считай что решена, можно о ней забыть и лишь регулярно отправлять матери деньги. Что он и делал.
В США они с Ильей вернулись через два месяца. С готовым альбомом, который тут же взорвал чарты. С Гилмором и Плантом обсудили возможность совместных гастролей, и теперь менеджеры всех троих пытались свести воедино плотные графики музыкантов, чтобы все остались довольны.
Глеб старался меньше думать о том, что осталось дома. Он верил, что Вадим переломается, снова устроится звукачом и худо-бедно будет как-то выживать. Глеб даже был готов продолжать перечислять ему деньги, лишь бы тот своими проблемами не выдирал Глеба из его комфортного мира счастья, в который он, наконец, попал и в котором пустил корни.
Иногда память подбрасывала ему совсем уж ностальгические воспоминания о 2003, когда все у них было радужно, когда во всем царила любовь. Но даже те времена ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило с Глебом здесь и сейчас. Он и представить не мог, что способен в одиночку, попав лишь в нужное время, забраться столь высоко.
Правда, временами по ночам его мучали кошмары, где юный Вадим являлся к нему с исколотыми венами и обвинял, жестоко хлестал словами. Глеб просыпался в холодном поту, тянулся к телефону и боялся набрать заветный Славин номер.
Слава позвонил, наконец, сам. Поздравил Глеба с фантастическим успехом, пожелал еще больших достижений. Ни слова не сказал про Вадима. Глеб сам не выдержал, спросил:
- Как там Вадик?
- Сбежал из наркологии, - сухо отрапортовал Бутусов.
- Как сбежал? И где он сейчас?
- А какая разница, Глеб? Ты, главное, деньги не забывай вовремя высылать. Это ведь куда важнее. Желаю удачи с новым альбомом! – и бросил трубку.
Глеб так и не понял, сарказм это был или нет.
В ту ночь Глеб так и не смог уснуть. Снова нахлынули воспоминания из той, своей жизни, которую он прожил сам честно от и до, которую ни у кого не крал. Стадионы там были редки, а пьянки – слишком часты. Бешеная популярность ограничивалась российскими городами и быстро растаяла. Там не было ни Ильи, ни Рика, ни Гилмора, ни Планта. Там были просто Вадик и Саша и не было самоплагиата. Все было по-настоящему. Сам Глеб был настоящим. А этот стоящий теперь на сцене любого стадиона расфуфыренный красавчик с модной прической и в берцах – не он, не Глеб, не Самойлов. Кристально трезвый трудоголик, на равных общающийся с Гилмором и обнимающийся с Плантом словно со старым приятелем… это была постмодерновая эклектика, собирательный образ чего-то популярного и безумно дорогого. Но чужого.
Глеб промаялся всю ночь, из памяти не шли картинки из 2003 и их гастрольного тура, посвященного 15-летию. Оба тогда были под транками, и на одной из передач Вадим словно бы в шутку, тычась лицом в плечо Глеба, сперва осторожно укусил его, а затем столь же осторожно и едва ощутимо коснулся губами. И Глеб чисто инстинктивно придвинулся тогда ближе, прижался плечом к губам брата, ощущая, как все внутри него полыхало, как многовековой торф, месяцами не видевший дождей.
Никто не поучал его сейчас, никто не указывал ему, как лучше сделать ту или иную песню. Но и в плечо больше никто не кусал.
Никто не указывал? Серьезно? Словно бы Рик в приказном порядке не перекраивал все его задумки. Он даже мелодию Опиума переработал, и Глеб вдруг с ужасом осознал, что не помнит, как звучала та оригинальная версия с неуклюжим соло Вадика, но такая теплая и родная. Теперь на соло в своих песнях он мог пригласить любого из величайших гитаристов планеты, но никто из них никогда не ткнется носом ему в плечо.
Внутри заболело так, словно тот многовековой торф полили бензином и подожгли, уничтожая в нем все живое. После давешней передачи в Глебе все полыхало с такой силой, что он едва устоял, чтобы не прижаться к брату сзади, не ткнуться губами ему в шею, не куснуть так же нежно и осторожно. Устоял. Не решился. А, может, и стоило бы? Может, все тогда было бы иначе? Может, Вадик тогда развернулся бы, прижал бы его к стене и укусил бы уже тогда не просто в плечо через свитер, а… Не появилась бы Юля и ненавистный ЗОЖ. Вадик остался бы прококаиненным, толстым и единственным в мире, а не вызывал бы спустя годы лишь ненависть и омерзение…
Ненависть и омерзение? А он правда вызывает их у Глеба? И кому Глеб мстит прямо сейчас? Тому своему старшему, который остался в его 2019? Или образу Вада вообще в принципе. Что сделал ему нынешний молодой Вадик? Ведь не будет этого Вадика, не было бы сейчас ни Гилмора, ни Планта, ни Рика…
Глеб вскочил с постели, рухнул на колени перед тумбочкой с телефоном, дрожащими руками набрал номер Бутусова. Сейчас он все ему скажет. Сейчас он повинится во всем и все признает. А потом поедет в Свердловск и сам уколется, если это поможет вернуть Вадика к жизни. Только бы узнать, где он. Ведь Слава наверняка знает, просто обижен на Глеба, но Глеб сейчас все уладит. Ради памяти о том укусе в плечо. Который никогда и ни с кем больше не повторится, если Глеб оставит все как есть сейчас.