Хорошо. А хорошо ли? Вадим задумался, припоминая, и в этот самый момент раздался телефонный звонок. Вадим отложил сумку, в которую забрасывал вещи, готовясь к выезду, взял трубку.
- Так ты поможешь мне с Маленьким Фрицем? – без всяких предисловий сходу заявил Глеб.
Вспомнились вдруг все стычки, связанные с этим многострадальным альбомом. Как Глеб хотел протащить его в Агату, как Вадим встал намертво, как они ругались и поливали друг друга самыми изощренными ругательствами, которые только приходили им на ум… Он вздохнул. Проходить через эту историю повторно у него не было никакого желания. Но выхода не было. Агата не могла замарать себя подобным.
- Помогу, - покорно ответил Вадим. – Обеспечу тебе возможность записываться на студии, подыщу музыкантов, сведу звук – все, что хочешь.
- Да? – удивился Глеб, вероятно, готовившийся к длительной стычке. – Вот так просто?
- Но только ты выпустишь его под своим именем.
- Вадик! – задохнулся от накатившего вмиг бешенства Глеб.
- Глебушка, - мягко начал Вадим, вспоминая, как крыл брата тогда, в тот первый раз, - ну ты же понимаешь, тема фашизма очень скользкая и сложная. Агате не выплыть на подобном материале.
- А на вашем с Сашкой она выплывет! – усмехнулся Глеб.
- Но ты же тоже пишешь. У тебя много прекрасного материала. Если ты не против…
- Ладно, Вадик, - Глеб чувствовал, что брат не собирался устраивать скандал и давить, и решил использовать другие методы, - поговорим на гастролях. Встретимся у поезда. Чай захватишь?
- Захвачу, - обреченно кивнул зачем-то Вадим.
За эти несколько дней Вадим так влился в прошлое, словно никогда и не покидал этого времени, словно вся его прежняя жизнь и вправду оказалась каким-то ложным воспоминанием. Вот же он Сашка стоит живой, улыбается, рядом Глебка с пушистой кудрявой шевелюрой и еще ангельским взором, словно у Ганимеда - курит, смеется, а ветер треплет его волосы. И все так славно, так по-настоящему, что Вад сам себе позавидовал – себе тогдашнему, не постаревшему 55-летнему человеку в теле юнца, а самому юнцу, не знавшему еще своего печального будущего.
В автобусе Глеб, не задумываясь, шлепнулся на сиденье рядом с братом, опустил подбородок ему на плечо и хитро улыбнулся:
- Ну так что там с Фрицем?
- Давай после концерта, а? – с надеждой в голосе протянул Вадим. – А то сейчас ор ведь на весь автобус поднимется, - и сам рассмеялся да и Глеб вместе с ним.
Они оба знали, как тяжело им было уживаться друг с другом, и частенько сами же и высмеивали свои бесконечные скандалы.
- Пусти к окну тогда, - и Глеб оттолкнул брата к проходу.
Он словно чувствовал, что с Вадом что-то не то, что тот стал мягче, уступчивее, что он не орет, не приказывает, а мягко убеждает, словно бы боится поругаться, словно бы он внезапно и бесповоротно помудрел. Глеб уткнулся лбом в пыльное стекло, и Вадим невольно залюбовался им: пожалуй, родись тот женщиной, у него отбоя бы от поклонников не было, да даже и сейчас он нет-нет да вызывал странный интерес со стороны лиц своего пола – столько в нем было странной грации с примесью какой-то почти женской истеричности. Раньше Вад никогда не обращал внимания на эту особенность брата: Глеб и Глеб, ну песни хорошие пишет, поистерить любит, внимание к себе привлечь, ну да брат все-таки родной, на такое и глаза закрыть можно… А сейчас он напомнил Вадиму какую-то античную статую с дивными тонкими чертами лица, неотмирным взглядом и поведением истинного мифического Нарцисса…
А на концерте Вадим опять удивился сам себе. Думал, что собьется, потянет одеяло на себя, начнет снова щелкать пальцами в воздухе, привлекая внимание звукачей, забудет, что это Агата, а не его сольный номер… но забыться не получалось. Он стоял у микрофона и четко знал, что на дворе 1990, что он – участник группы Агата Кристи, которая презентует свой новый альбом Декаданс. Он даже не посмел выбрать для выступления более приличную одежду, а нацепил все ту же дурацкую рубашку с широкими неотглаженными брюками без стрелок, словно хотел нырнуть в прошлое прямо с головой и никуда его не отпускать. Вот разве что эмоций давал больше. На Щекотно отчего-то заплакал, и Глеб, услышав это, обеспокоенно уставился на брата. Но в остальном Вадиму казалось, что он дома, он на своем месте, хоть и понимал умом, что не по праву занимает чужое.
Гостиница была совсем крохотной, музыканты сняли два двухместных номера. Вадим искренне изумился, когда узнал, что в одном из номеров будет одна двуспальная кровать – остальные все заняты.
- Ну, может, хоть раскладушку… - попытался договориться он, но Глеб хлопнул его по плечу и закивал администратору.
- Давайте этот номер, не проблема, поспим на двуспальной, - и перехватил ключ у брата, бегом направившись к лифту, словно торопился поскорее лично узреть эту самую кровать.
Братья заказали в номер бутылку коньяка. Вадим сперва хотел запретить Глебу столь глобальную попойку, какой она ему теперь виделась, а потом махнул рукой. В конце концов, это Глеб Самойлов, а не папа римский. Из него не сделать зожника и йога. Он все равно будет пить и нюхать кокс, он все равно будет писать странные мрачные песни и все равно рано или поздно доведет их отношения до суда. Но пусть хотя бы сейчас, вот в этот самый момент они будут счастливы.
Первые стопки улетели резво, и не слишком привыкший к крепким напиткам Глеб тут же поплыл, не отводя расфокусированного взгляда с куда более закаленного старшего.
- Так что там с Фрицем, Вадик? – промычал Глеб.
- Помогу, я же обещал, - спокойно ответил тот.
- Почему под Агатой выпустить его не хочешь? Почему поработать над ним не хочешь?
- Глеб, ну я же сто раз тебе это объяснял…
- Я для тебя вообще ничего не значу! – и чисто по-женски по столу хлопнула ладонь.
- Глебсон, ну чего ты сразу начинаешь, обсудили же уже все…
- Если я это сольно выпущу, никто не станет это слушать, ты же понимаешь.
- А если мы это выпустим под Агатой, из рок-клуба нас вышвырнут в один миг. Все труды коту под хвост!
- Ну конечно же тебе рок-клуб дороже родного брата… - буркнул Глеб.
Вадим подсел ближе, ткнулся лбом в круглое мягкое плечо Глеба, ласково укусил его свитер, потом коснулся его губами.
- Ну не дуйся.
Глеб как-то сразу обмяк, и ссоры не вышло, и воздух озонировал, и хотелось творить глупости, а не ругаться.
- Вадик, ты какой-то не такой, - произнес Глеб после очередной рюмки. – У меня никак не получается на тебя злиться и обижаться.
- Может, потому что я твой брат, и ты меня… хм… любишь?
- Люблю, - с готовностью согласился Глеб, и слово это тонкой золотой струной зазвенело в полумраке провинциальной гостиницы.
Как давно Вадим не слышал его от младшего. Кажется и забыл, как звучит голос Глеба, когда он произносит это простое слово из пяти букв…
- И я тебя люблю, - прошептал он, крепко прижимая брата к себе.
Они, пьяные, падают на постель прямо так, не раздеваясь, сжимая друг друга в вялых объятиях. Потолок плывет и кружится над их головами. Вадим трет глаза в попытке немного прийти в себя и тут же проваливается в темный алкогольный сон.
Просыпается он спустя несколько часов, уже ближе к утру. Рядом, прижавшись к нему, словно ложка к ложке в ящике для посуды, лежит боком Глеб. Они так и не разделись с ночи, даже покрывалом не накрылись. Голова гудит, изо рта откачали все намеки на жидкость, и Вадим окидывает мутным взглядом номер в поисках хоть крошечной бутылки с водой. Не находит, вздыхает и слезает с постели, плетется в ванную и пьет большими жадными глотками прямо из-под крана. Когда он возвращается в комнату, Глеб спит так же сладко и что-то бормочет во сне. Вад садится рядом, гладит его по ладони, затем наклоняется к мягким вихрам, касается их губами.
Парамнезия…
Возвращение в 2019…
В любом из исходов этот кукольный Глеб останется один.
Ну так, может, и будет лучше? Может, у него одного выйдет и не хуже, чем у целой Агаты?