- Пойдем на студию сейчас, - прохрипел Вадим. – Я покажу тебе, как и что делать. И ты все запишешь сам, без моей помощи.
Глеб нехотя поднялся, Вадим не успел при этом отнять руку от его шеи, и пальцы его нечаянно скользнули вниз по спине брата, на мгновение задержавшись на пояснице и слегка задев округлые ягодицы. Юркая тень замерла в ужасе, и понимание ситуации вдруг накрыло Вадима лавиной. Рука повисла в воздухе и сама, словно помимо воли ее обладателя, потянулась к спине Глеба. Вад зажмурился и силой заставил себя убрать ее, дрожавшую, спрятать под мышкой.
- Вадик, ну ты где? – крикнул Глеб уже из коридора.
В автобусе Глеб без умолку болтал о своем планируемом альбоме, а Вадим мечтал лишь дотронуться до него лишний раз, чтобы убедиться, что он здесь, что никаких судов и распадов не случилось, что его Глеб по-прежнему с ним и будет с ним еще лет двадцать кряду. Что все еще можно исправить, что жизнь можно прожить совсем иначе, беречь каждую минуту вместе, не тратить ресурсы на наркоту, бухло и баб на одну ночь, и вот тогда все сложится по-другому…
В студии Глеб достал из кармана тетрадку с заготовками песен, а Вадим кинулся было объяснять ему что к чему, но Глеб резко оборвал его:
- Я же автор, Вадик, так? На студии есть свои звукачи, вот они мне и помогут. Я хочу все сделать сам.
- Ладно, - миролюбиво согласился старший. – Можно я хотя бы просто посижу тут. Я буду молчать, не дам ни одного совета.
- А сможешь? – улыбнулся Глеб.
Он стал выглядеть таким самостоятельным, таким независимым. Когда он объяснял свои задумки местному звукачу, рука его с зажатой между пальцами сигаретой в азарте летала из стороны в сторону, растрепанные волосы местами прикрывали раскрасневшееся от возбуждения лицо, и Вадим залюбовался младшим. Столько долгих лет между ними лежала пропасть ссор и взаимного непонимания, и снова увидеть брата вот таким – юным, полным жизни, счастливым и пылавшим… Хотелось дотронуться до него, прижать к себе и… В этот самый момент мысли Вадима разом окаменели, как только он осознал, куда они его привели. В паху билось болезненно-острое желание, и Вадим сам не мог понять, в какой момент оно вдруг оформилось в нем с такой безапелляционностью. Он встал и тихо вышел из студии на воздух.
- Я его хочу, - произнес он хоть и очень тихо, но все же вслух, выдыхая сигаретный дым навстречу солнечным лучам.
Идиот, ты понял это только сейчас? Когда тебе позволили прожить эту жизнь повторно? Вадим задумался. А повторно ли? Бывают ли ложные воспоминания столь живыми, как будто и вправду все это происходило с тобой? Как будто тебе в душе и вправду сейчас уже 55, а на деле всего этого и не было никогда, а была лишь греховная любовь к младшему брату, которую ты вот уже несколько лет пытаешься побороть, похоронить – так, что даже новую жизнь себе выдумал, все свое будущее придумал, в котором места Глебу больше нет. В котором они с Глебом в вечной и непреходящей ссоре.
Сигарета улетела в урну, и Вадим отправился домой к жене. Надо Светлане честно во всем признаться, если он и вправду хочет разобраться, что с ним происходит. Если это действительно парамнезия, и ничего не было – ни Опиума, ни Майн Кайфа, ни смерти Саши, ни распада, ни Хакимова, ни судов, тогда он начнет принимать лекарства и проживет эту жизнь совсем иначе – так, чтобы Эпилог не случился никогда. Так, чтобы Глеб не захотел уйти от него.
Признаваться во всем Светлане неделю спустя было не просто сложно. Вадим выгребал все из себя буквально насильно, отлавливая мелькавшие тени за хвост и вышвыривая их наружу – одну за другой. Он предполагал, какой получит эффект, но, в конце концов, за умысел, за намерение даже УК не карает, а он явился к врачу сам и сам желает получить лекарство.
- И давно это началось? – ни один мускул не дрогнул на лице Светланы, словно бы во время их прошлой встречи она уже поняла что-то и сейчас лишь желала получить подтверждение от самого Вадима.
- Я не знаю, - пожал он плечами. – Вспоминаю свою прошлую жизнь и убеждаюсь лишний раз в том, что тогда я всего этого не осознавал совсем. Когда злился на брата или наоборот испытывал приступы нежности к нему, когда мы, дурачась, целовались, когда судились… все это уже было во мне, просто я это для себя сформулировал как «хрестоматийные отношения старшего и младшего брата». Не больше и не меньше. Да только что хрестоматийного может быть в желании раздеть его и раздеться самому, лечь рядом, гладить, ласкать, целовать? За такое срок положен или минимум Кащенко… - губы Вадима искривились ломаной линией.
- Как вы думаете, почему вы осознали все это только сейчас, когда, по вашему впечатлению, вам был дан второй шанс прожить эту жизнь заново?
- Потому и осознал, что повзрослел. Мне 55, ему 20. Я смотрю на него другими глазами. Я соскучился по нему нынешнему, слишком уж привык в последние годы видеть его совсем иным – злым, равнодушным, чужим…
- Вот и вскрылся ваш давний нарыв. Это хорошо, я вам как специалист говорю. Только теперь вам необходимо решить, что вы будете дальше делать – пытаться от этого избавиться или наоборот дать этому волю, - в интонации Светланы не чувствовалось ни грамма иронии, она словно совершенно серьезно хотела разложить всю ситуацию по полочкам и принять любое решение Вадима.
- Но это ведь… противозаконно… Гомоинцест – это… это… - и Вадим закрыл лицо ладонями. – Уколите мне галоперидол лучше. Положите в клинику на месяц, наколите любыми нейролептиками, чем угодно…
- Нейролептики вам тут точно не помогут. Если бы гомосексуализм лечился так просто, геев бы не было в мире 12% от общего числа населения.
- 12%? – изумился Вадим, поднимая глаза на Светлану.
Та спокойно кивнула, словно бы обсуждала с ним самую обыденную в мире вещь.
- Вас не так мало, как может показаться. Нейролептики сделают из вас овоща, но как только вы от них немного оклемаетесь, чувства вернутся. Тут не химией лечиться нужно.
- Психоанализ? – тут же предложил Вадим. – Я готов. Давайте определим цену, буду ходить к вам пару раз в неделю…
- Вы все же решили избавиться от этих чувств? Точно потом не пожалеете?
- Если бы он хотя бы не был моим братом…
- В вашем случае кровное родство не играет большой роли. Отвращение к инцесту существует в людях исключительно на уровне инстинкта: инцестное потомство обычно появляется на свет больным и уродливым. Но у двух мужчин потомства не может быть ни при каком раскладе, поэтому по сути не имеет значения, будет ли у вас роман с родным братом или совершенно посторонним мужчиной.
- Но… наша мама точно этого не переживет. Да и Глеб… он не такой…
- Вы в этом уверены?
Вадим помотал головой. Глеб никогда не давал поводов поставить под сомнение его ориентацию, никогда не проявлял к Вадиму эмоций, хоть как-то выходивших за рамки допустимых братством. Конечно, утверждать со всей уверенностью было нельзя, но Вадим все же склонялся к мысли, что Глеб вряд ли любил его даже как брата, не говоря уже о каких-то сексуальных порывах.
- Скажите, чего в вашем желании избавиться от своих чувств больше – страха оказаться геем или же страха быть отвергнутым братом?
Она попала в самую точку, и Вадим задохнулся от всей очевидности ситуации. Если бы только Глеб дал ему понять, что он тоже не против, Вадим плюнул бы на галоперидол с психоанализом, прекратил бы думать про парамнезию и суды, а с разбегу прыгнул бы в омут страсти. Вот только при взгляде на брата в глазах Глеба плескалось в лучшем случае равнодушие. В худшем – потребительство.
- Второе, - честно ответил Вадим. Хотя бы один человек на этом свете должен знать о нем правду, так почему же не Светлана?