========== 4. ==========
Ехать в клуб не было никакого настроения. Змей опять решил устроить очередную платную встречу с фанатами, которую так или иначе после концерта неизбежно придется отработать, и Глеб уныло натянул темные очки, только чтобы поменьше пересекаться взглядами с безумной толпой у его ног. Толпы той правда и было-то человек 300, лет 20 назад они с братом совсем другие площадки собирали, помнится… Они с братом. Фраза словно из другой жизни, жизни, которая была прожита каким-то иным Глебом, не тем, что стоял сейчас у стойки и отчаянно и зло выкрикивал:
- Я говорю тебе: Здравствуй! Теперь я непобедим!
Впрочем, даже и эти слова не значили теперь для нынешнего Глеба ничего. Он стоял на сцене, делал заученные пассы руками, не глядя в толпу, а в голове стучал ритм новой композиции. Только бы не вылетел из памяти, когда Глеб вернется, наконец, в гримерку, и сможет хоть примерно набросать на планшете черновой вариант. Выступать с таким, конечно, не станешь, но истинным ценителям, кажется, даже нравится. А, значит, стоит продолжать.
В клубе было болезненно душно, жара сшибала с ног, волосы промокли, пот ручьями лил за ворот. Глеб поднял очки, вытирая лоб рукавом, и на мгновение бросил взгляд в толпу – непроизвольный, неконтролируемый. Да так и замер с полуоткрытым ртом и расширившимися от изумления зрачками. Прямо напротив него в толпе стоял и смотрел ему прямо в глаза его старший брат Вадим.
Глеб нахмурился, и его сознания успела коснуться всего одна мысль: «Какого черта?!» Когда вдруг перед глазами все поплыло.
Так, только устоять, только не упасть. И не из такой духоты целым выбирались. Глеб зажмурился, покрепче ухватился за стойку, сделал глубокий вдох… и вдруг ощутил, что воздуха стало заметно больше, а сам он больше уже не нуждается в опоре, поскольку…сидит на стуле, что-то сжимая в руках. Глеб в ужасе распахнул глаза, успев подумать, что выступает на трезвую голову и примерещиться ему все это никак не могло. Взгляд его выцепил старенький бас, который он сжимал в руках, а пальцы по инерции продолжали что-то наигрывать. Впрочем, вероятно немилосердно лажали, потому что стоявший у микрофона обернулся вдруг к Глебу, и тот едва не издал пронзительный крик. Поскольку столкнулся взглядом с Вадиком. Вадиком в черной рубашке и брюках со стрелками. С модным хаером. Вадиком, которому было никак не больше 26 лет. Вадиком образца 1990 года.
Так, Глеб, когда ты в последний раз пил? Кажется, позавчера. Похмелье давно прошло, белой горячкой это видение быть никак не могло. Я заснул прямо у микрофона? Или потерял сознание от духоты и рухнул на пол, а мозгу отчего-то привиделось именно это? Презентация Декаданса? Кажется, это была именно она. Глеб придирчиво осмотрел себя. Черная джинсовая куртка, штаны заправлены в высокие ботинки, в левом углу сцены Саша за клавишами. Впереди Вадик дергает ногой и что-то завывает в микрофон. Кажется, Шпалу. И, кажется, сейчас его партия. Глеб напрягает память, но пальцам воспоминания ни к чему, они и так все эти годы знали басовую партию Шпалы наизусть так, словно играли ее каждый день. И чей-то чужой и такой молодой голос прохрипел в микрофон:
- Шпалалалалалала-лалалалалалалалала!
Левая нога дернулась, и Глеб сам не понял, как влился в общий ритм и снова стал частью этого скромного коллектива на сцене убогого свердловского ДК.
Стоп, Глеб. Мы все это уже проходили 29 лет назад. Ты хочешь повторения? Хочешь прожить эту жизнь по второму кругу? Совсем не дорожишь с таким трудом добытой свободой? Вот же она – Шпала эта – в точности про тебя самого и была написана:
- Сначала мне отрубят у-уши, ноги руки, возьмут щипцами глаза,
Потом зальют гудроном, пойдут по мне вагоны во имя отца колеса.
Ты видишь, я нормальный, трамвайно-рельсо-шпальный, не убегу никуда…
И ты опять на алтарь во имя пережитых и отболевших уже идеалов собрался? Братская любовь, светлое будущее, музыка, слава… это все уже было и чем все кончилось? Болью, агонией, смертью, гниением, полным разложением. Чего некромантией заниматься и к жизни духов вызывать? Агата умерла, нет ее и никогда больше не будет. Даже здесь и сейчас она мертва, эти пляски Вада у микрофона – лишь иллюзия жизни. Все они марионетки в руках коварной судьбы, запланировавшей их смерть с самого момента их рождения. Ничего уже не исправить.
Саша еще доигрывал соло на клавишах, а Глеб уже приставил бас к спинке стула, поднялся и молча отправился за кулисы прямо посреди концерта. Саша изумленно завертел головой. Вадим же, казалось, и виду не подал, спокойно доиграл Шпалу до конца, извинился перед немногочисленной публикой в зале и тоже скрылся за кулисами. Глеб пытался по памяти найти выход из этого ДК, чтобы потом вернуться к бабушке и там спокойно все обдумать, но Вадим успел его догнать и схватить за рукав.
- Ну что опять такое? Тошнит с гашиша? Мы же не доиграли до конца.
Глеб вздохнул. Сейчас просто так уже не уйти, громко хлопнув дверью. Это его Вад вопросов задавать не станет, просто с места орать начнет или и сам пинка для скорости даст, а этот пока еще невинен в вопросах их сложных взаимоотношений. Ну да, ссоры, кажется, были уже тогда, но они ни в какое сравнение не шли с тем, что произошло впоследствии. Глеб нахмурился, напрягая память. Маленький Фриц уже вышел или еще нет?
- Я ухожу, Вадик.
- Ну иди проспись, раз плохо. В следующий раз не будем больше так рисковать и принимать дурь прямо перед концертом. Такую презентацию запороли…
- Такую презентацию? – Глеб почуял удобный момент для того, чтобы разом расставить точки над и. – В зале всего несколько десятков человек! Кому нужно наше творчество, Вадим?
Старший выглядел таким жалким и потерянным, да и какой он был теперь старший? Он Глебу в сыновья годился, весь его прежний авторитет, на котором когда-то и держалось уважение младшего к нему, рассыпался в прах. 26-летний наивный глупец, не нюхавший жизни. Гашиша испугался. А слабо тебе героином передознуться, как я передознусь как раз лет через десять?! Какой к черту Декаданс? Я от Опиума и Ковра-вертолета отказался ради свободы, никакой Декаданс меня и тем более не удержит!
- Глеб, нас приняли в рок-клуб. Нас похвалил Макаревич. Мы в Свердловске вторые по популярности после Наутилуса!
- Про Чайфов забыл, - угрюмо напомнил ему Глеб.
- Да что с тобой такое сегодня?! Что за депрессивные настроения тебя накрыли?
- Я ухожу, Вадик.
- Это я уже понял. И вправду тебе надо пойти и проспаться. А мне придется администрации в ноги валиться, клясться, что тебе плохо стало прямо посреди концерта, и тебя госпитализировали. Никаких других причин они просто не примут.
- Ты не понял, Вадик. Я не с концерта ухожу, я вообще ухожу. В принципе. Из Агаты. От тебя. От вас с Сашей то есть.
- В каком смысле? - Вадим непонимающе таращил глаза и часто хлопал ресницами.
- В прямом. Вспомни, что ты мне обещал, когда брал в Агату? Что когда у меня появится возможность создать свою группу, я спокойно могу ей воспользоваться и уйти. Считай, что этот момент настал. Все свои песни оставляю вам, мне их не жалко, я новые напишу. Но я больше не в Агате. Думаю, нового басиста найти не проблема, - и Глеб широким шагом направился к выходу.
Вадим опешил и несколько секунд не мог сдвинуться с места, словно врос в пол, но потом будто очнулся и побежал за братом.
- Глеб, постой. Стой, тебе говорю! – и дернул младшего за локоть. – Давай поговорим. Что случилось?
Ничего не случилось, Вадик. На данный момент не случилось пока ничего. Но еще случится. Много чего случится, чего лучше бы никогда не случалось. И вот ты, конкретно ты ничего мне пока не сделал. Но еще сделаешь, если я останусь рядом и дам тебе хоть один шанс уговорить меня. Надо рвать сразу, пока еще свежи те воспоминания, пока не подкралась тихим шагом ностальгия и не поманила в свои цепкие лапы.
- Ничего, Вадик. Ровным счетом ничего. Я просто хочу свою группу, понимаешь? Не твою с Сашей, а свою собственную. Где лидером буду именно я. Где я сам буду определять звучание и концепцию. Где никто не будет править мои тексты и мелодии. Где на афише будет всего одно имя – Глеб Самойлов.