До чего у них только не доходило дело в их прошлой жизни. Вадим прикрыл веки и ухватился за дерево, чтобы не упасть. Голова раскалывалась от недосыпа и коньяка. В жизни творится какой-то форменный сюр, а ты идешь и думаешь, как бы побыстрее слинять от брата на гастроли, окунуться опять в привычную атмосферу, не думать о том, как выстраивать отношения с тем, с кем не общался уже целых 30 лет. Тогда 30 лет назад этот идущий сейчас рядом с ним парень был его родным братом. Они целые сутки проводили вместе, разве что на один унитаз вместе не садились, хотя и до такого со временем могло дойти. И вот сейчас он шагает рядом, спрятав руки в карманы, словно чужой, а Вадим не знает даже, о чем с ним разговаривать. Про будущее Агаты рассказал, про Матрицу рассказал, про музыкантов его новых рассказал. Да на этом, собственно, и все. Нечего больше рассказывать, и разговор не клеится. Да и младший, кажется, все понимает.
- А ты и вправду другой, Вадик. Не тот, что еще вчера со мной Декаданс со сцены наяривал. Чужой какой-то… - бормочет Глеб, накидывая капюшон и глядя куда-то в сторону.
И будто бы и не нужна ему окружающая его шумная и яркая Москва. Он все равно в ней безнадежно одинок. И рядом никого. Даже родной брат и тот из другого мира. Из мира больших городов, большой сцены, больших залов, большой славы, больших денег, большой наркоты, большой политики, больший скандалов и больших трагедий. Его, Глеба, мир пока еще слишком маленький для таких больших вещей. Маленький Свердловск. Маленький Глеб. Маленький Вадим. Маленькая Агата. И их маленькое скромное счастье – одно на двоих. Раз – и нет его. Разлетелось на осколки одним взмахом жестокой подростковой руки.
- Осилишь Матрицу-то? – наконец после затянувшейся паузы спросил Вадим, чтобы хоть что-то спросить и как-то тянуть давно истлевшую нить разговора.
- Тексты там, конечно, аховые. Но я их правлю по ходу. Думаю порадовать фанатов свеженькими. С музыкой уже вряд ли что-то сделаешь. Наверняка музыканты уже отрепетировали то, что есть. Да мне бы лишь бы этот концерт продержаться.
- А ты молодец, Глебка, - тепло улыбнулся Вадим. – Я-то думал, ты в ступор впадешь от всего происходящего, а ты вон тексты переписываешь, в новой Москве осваиваешься, будто и всегда тут жил. И ничем-то тебя не шокируешь. Только вот я у тебя какой-то не тот… - горько протянул старший.
- Ты же знаешь, Вадик, я с детства мечтал на будущее хоть одним глазком глянуть. Не всякому такая возможность выпадает. А тут все так мрачно и печально. Ну телефоны. Ну компьютеры. А в остальном… разве вы лучше живете, чем мы тогда жили?
- Хуже, - бросил старший, надвигая кепку на лоб.
Они побродили по торговому центру, купили Глебу кое-каких шмоток, чтобы было в чем выступать на концерте. Зашли в кафе перекусить. Купили дешевенький мобильный, чтобы была хоть какая-то связь - отправлять его домой к Тане Вадим не решился. Та бы мигом заподозрила неладное, а там и до санитаров недалеко. Впрочем, Снейк успел, вероятно, нажаловаться Ларионовой на то, что старший брат увел у него фронтмена, и к вечеру Таня уже вовсю обрывала телефон Вадиму.
- Да, Глеб у меня, - спокойно заявил он. – И останется у меня на некоторое время. Да, он в запое, - Вадим поморщился, произнося явную ложь. – Ему надо оклематься до концерта. Телефон его остался в гримерке, но привозить его не стоит, мы купили ему новый. Потом после концерта разберетесь.
- Но… - попыталась хоть как-то возразить Таня, однако Вадим и слушать ее не стал.
- Так и передай Снейку короче.
- А могу я поговорить с ним? – робко попросила она.
Вадим поднес трубку к уху Глеба, а тот в ужасе замахал руками.
- Ни к чему это. Как придет в себя, я дам знать. Отбой, - на этом разговор и был окончен.
Глеб хотел проводить Вадима в аэропорт, но тот, хоть и понимал, что брат не совсем уж беспомощен и в состоянии найти дорогу домой, запретил ему ехать с ним. Ключи правда оставил в надежде, что тот не начнет буянить, и уехал с тяжелым сердцем.
Это были последние три концерта в уходящем году. После этого Вадим наметил длинный отпуск, надеясь поваляться на пляже и не думать о текущих проблемах. Но слухи о появлении в его квартире Глеба уже каким-то образом проникли и в прессу, и в фанатскую среду. И первым же вопросом от журналистов местного телеканала был вопрос о его взаимоотношениях с братом. Вад отбрехивался слухами, не желая врать про запой, но пресса наседала. Кто-то заметил, как они вдвоем ходили в супермаркет, кто-то обратил внимание, как Вадим отправился в аэропорт, оставив в квартире Глеба, кто-то проследил их путь по магазинам… Их даже умудрились сфотографировать и выложить в инстаграм с тегом #самойловыпомирились. Хэштег постепенно набирал популярность, а фотка кочевала с ресурса на ресурс.
Вадим представлял, как взбесится его нынешний Глеб, когда вернется сюда. Каким ядом он будет брызгать в ответ на вопросы любопытствующих журналистов и фанатов. И как тяжело ему будет выкручиваться в контексте таких фото…
И на концерте вместо того, чтобы в очередной раз передать привет брату Глебу, он пожелал «крепкого здоровья двум талантливым парнишкам с физтеха, которые творят будущее, топчась по прошлому». Больше он не добавил к этой тираде ни слова в надежде, что Паша с Егором поймут его намек, но в зале их лиц он не опознал.
Он звонил Глебу каждый день. Тот покорно брал трубку, покорно отвечал, что усиленно готовится к концерту, подбирает шмотки и пытается хоть как-то уложить волосы, чтобы они не выглядели как подгоревший блин. Что иногда на домашний звонит Таня, а разок набирал даже Снейк. Что Глеб не берет трубку, поскольку не знает, как вести с ними диалог, предпочитая отмалчиваться. И по истечение недели на гастролях по Сибири Вадим как угорелый мчится домой.
Глеб встречает его облаченным в махровый халат. Он поджарил сосиски и заварил чай – все лучше, чем ничего. Первым порывом Вада было броситься ему на шею, зажать халат в горстях и уткнуться носом в вихрастую седеющую макушку, но в этом Глебе хоть и много было от Глеба 20-летнего, побеждал все же нынешний. Организм неизбежно напоминал о прожитых годах и пережитых эмоциях. А за последние десять лет все эмоции по отношению к брату были сплошь отрицательными. Поэтому как не старался юный Глеб показать свою привязанность и теплое отношение – они таяли и потухали в холодных глазах нынешнего Глеба как едва уловимый огонек в огромной ледяной пещере.
Он облазил все соцсети, он даже создал фейковый профиль и с него попытался подружиться с несколькими фанатами в попытке выяснить подробности про Пашу и Егора, но никому из фандома эти персонажи не были знакомы. Все наоборот переполошились после памятного пожелания им здоровья от Вада и активно расспрашивали друг у друга, кто такие вообще эти Паша с Егором.
К началу концерта Матрицы оба брата были уже настолько злы на студентов, что готовы были взять их в заложники, только чтобы заполучить назад свою прежнюю жизнь: Глеб – так, словно он мог бы теперь жить спокойно, зная свое будущее, Вадим – так, как будто его нынешняя жизнь была хоть в чем-то лучше прежней. И оба они – так, словно только и мечтали, что избавиться от общества друг друга.
========== 6. ==========
Репбаза располагалась на окраине Свердловска, и Глеб, поднапрягшись, даже вспомнил номер курсировавшего туда автобуса. База арендовалась Наутилусом, Агата вынуждена была брать свободные часы. Пока еще дело обстояло так. Через три года ситуация переломится, Вадим устроится работать на студии, будет получать приличные деньги, они будут сами выбирать время записи, а не выкраивать время, остававшееся после работы Наутилуса… Воспоминания нахлынули на Глеба теплой волной, погребли его под собой, и пока он дошел до покосившейся и облупившейся остановки дожидаться старого тарахтящего автобуса, ноги его уже едва держали. До юридически оформленного развала страны оставался всего какой-то год, но фактически ее уже и так не существовало. Заводы закрывались, люди потихоньку челночили, кто-то даже в Турцию начал выезжать. С падением берлинской стены вообще многое в Союзе изменилось. Глеб сидел на убогой остановке, вспоминая тот яркий глянцево-неоновый мир, который покинул тридцать лет…вперед? И не скучал по нему. Здесь был жив Илья, здесь он сам был молод и полон сил. Его пока не настиг алкоголизм и панкреатит, пока не случилось ни одного передоза, и если Глеб будет аккуратнее, то и не случится. Пока его не душит в объятиях толпа, и если с Агатой отныне покончено, то теперь уже и не задушит. Дышалось как-то свободнее и вольготнее. В это мире внезапно нагрянувшей и такой желанной свободы его электронные фантазии станут для всех открытием. Здесь не нужна даже Матрица, да с ней и тоже покончено, как с недодавленным до конца апельсином. После Эпилога он выжал из него весь оставшийся сок и шагнул в новую жизнь и новое будущее.