Риббентропы обосновались в Далеме, аристократическом районе Берлина, выстроив стильную виллу на Ленце-аллее 7–9, с садом, бассейном, теннисным кортом, вышколенный прислугой, безукоризненной кухней и превосходным винным погребом. По свидетельству дочери их тогдашних знакомых — берлинских евреев-коммерсантов — Риббентропов прозвали «Риббенснобами»[11]. И не без оснований.
В дополнение к материальному благополучию и светским знакомствам Иоахим решил обзавестись аристократической приставкой «фон». Республиканские законы лишили аристократию привилегий, но разрешали использовать дворянские титулы и приставки «фон» и «цу» как часть фамилии, что повлекло за собой волну усыновлений. В 1925 году Иоахима усыновила Гертруда фон Риббентроп, которую он называл «тетей». Биографы утверждают, что их общий предок жил за два столетия до описываемых событий{45}, однако Рудольф фон Риббентроп, несомненно, знающий историю своей семьи, по-иному описывает их родство и историю усыновления:
«Генерал Карл фон Риббентроп [отец Гертруды. — В. М.] имел сына и дочь. У сына детей не было. На смертном одре отца-генерала он пообещал тому сохранить принадлежавшее этой семейной ветви дворянство с помощью усыновления внутри семьи, оттого что потомства от Фридриха фон Риббентропа, генерал-интенданта, тоже не осталось. Еще перед Первой мировой войной он обратился к дедушке Рихарду, предложив усыновить его. Однако тот, своевольный, как мы еще увидим, человек, дал своему двоюродному брату [выделено мной. — В. М.] от ворот поворот. Тогда он предложил усыновить старшего сына дедушки, дядю Лотара, брата нашего отца. Но так как оба брата в этот момент уже жили в Канаде, до Первой мировой войны сделать это уже не удалось. Почти сразу после войны, в 1919 году, Лотар умер от туберкулеза легких в Швейцарии. А отец вернулся из Турции в Германию только в 1919 году. Инфляция была в полном разгаре, и членов семьи волновали тогда совсем другие заботы, чем возможное усыновление. Когда общие условия несколько упрочились, сын генерала — его звали Зигфрид фон Риббентроп — вернулся к мысли об усыновлении. Тем временем он, однако, удочерил дочь своей жены от ее первого брака.
Так пришли к соглашению, что отца должна усыновить его [Зигфрида] сестра, дочь генерала. Эта уважаемая нами тетя Гертруда жила в Наумбурге, там же, где и наши дедушка с бабушкой. Она не была благословлена земными благами, осталась незамужней, инфляция обесценила ее сбережения, так что мой отец помогал ей уже в течение долгого времени. Это, разумеется, продолжалось и после усыновления; помимо того, после усыновления он и по закону обязан был это делать. […] Зигфрид фон Риббентроп и его сестра Гертруда по желанию их отца должны были передать унаследованный ими дворянский предикат той семейной ветви, чьи члены проявили себя „на поле боя“. Три поколения: мой прадедушка, мой дедушка и мой отец были награждены Железными крестами 1-го класса в войнах 1870–1871 и 1914–1918 годов. […] Тетя Гертруда по всем правилам уведомила об усыновлении, как это тогда было принято, Дворянское собрание»{46}.
Рихард Риббентроп дистанцировался от претензий сына, Хенкели злословили по адресу «нашего титулованного родственничка». Новоиспеченного «фона» не включили в «Готский альманах» — авторитетнейшее генеалогическое издание — и поначалу прокатили на выборах в аристократический «Унион клуб». Мемуаристы и биографы спорили, приняли Иоахима туда или нет, пока его сын не поставил точку в этой истории: «Согласно свидетельству господина фон Болье, многолетнего секретаря клуба, отец уже 10 августа 1928 года по решению приемной комиссии стал членом „Унион-клуба“»{47}. За него хлопотали фон Папен и сослуживец по Первой мировой войне граф Вольф-Генрих фон Хельдорф{48}. Аннелиз не любила Хельдорфа — гуляку, бабника и картежника, вечно сидевшего без денег, хотя Папен числил его в друзьях. Но дело было не только в образе жизни: именно Хельдорф впутал Иоахима в политику.
В двадцатые годы Иоахим фон Риббентроп интересовался политикой лишь настолько, насколько это было принято в его среде, и не участвовал в «политическом процессе», а попытки проникнуть в узкий круг лиц, приглашаемых на приемы в иностранные посольства (самым демократичным было американское, самым снобистским — голландское), свидетельствовали лишь о социальных амбициях. Это «фантасты» превратили его в участника реакционного Капповского путча 1920 года в Берлине вместе с Требич-Линкольном, действительно имевшим к нему отношение{49}. Иоахим слыл консерватором, националистом и антикоммунистом, но не был замечен ни в антиреспубликанских акциях, ни в антисемитских настроениях. Среди деловых партнеров и гостей далемской виллы было много евреев. По свидетельству дочери одного из них, Герберта Гутмана из Дрезденского банка, хозяин не раз «играл на скрипке в компании своих хороших еврейских друзей»{50}. А вот Хельдорф сразу после войны служил в добровольческих формированиях «Фрайкора» и участвовал в Капповском путче, после поражения которого скрывался в Италии. Вернувшись в Германию в 1926 году, он вступил в НСДАП.
11
Записи Марион Уайтхорн на письме к ней М. Блока (9 июля 1991 года) с вопросом об отношениях ее родителей с Риббентропами. Собрание В. Э. Молодякова.