Наконец, вы хотите знать, каков может быть следующий шаг. Позволю себе личное замечание. Некоторые говорят, что я избрал целью жизни содействие тесному сотрудничеству между Англией, Францией и Германией, к которому с радостью присоединятся другие европейские страны. Они правы, и я полагаю, что мы — на верном пути»{63}.
Через десять лет Риббентроп вспоминал: «Результатом моей лондонской миссии я был очень удовлетворен. Адольф Гитлер, которому я сообщил о подписании соглашения по телефону, был удовлетворен не менее — он назвал этот день одним из самых счастливых в своей жизни»{64}.
Для закрепления достигнутого успеха Риббентроп решил использовать приезд в Германию делегации Британского легиона в июле того же года, но английские ветераны не спешили принимать участие в пропагандистских акциях хозяев. Осенью 1935 года он принял деятельное участие в создании Англо-германского и Германско-английского обществ. Первое возглавил британский консерватор Уилфрид Эшли барон Маунт-Темпл (Теннант стал секретарем), второе — герцог Карл Эдуард Саксен-Кобург-Готский, внук королевы Виктории и президент Германского Красного Креста. С английской стороны доминировала титулованная знать: Рональд Нолл-Кейм 2-й барон Брокет, Филипп Керр 11-й маркиз Лотиан, Джон Сили 1-й барон Моттистон, Чарлз Вейн-Темпест-Стюарт 7-й маркиз Лондондерри, Бертрам Фримен-Милфорд лорд Редсдейл, Артур Уэлсли 5-й герцог Веллингтон и др. Форин Оффис, где господствовала линия Идена — Ванситтарта, постарался дистанцироваться от этих организаций{65}.
Морское соглашение было одобрено большей частью британской прессы и общественного мнения, за исключением германофобов и алармистов[24] вроде Уинстона Черчилля. Реакция французов и итальянцев, которых лондонские союзники не сочли нужным предупредить о подготовке радикального пересмотра статей Версальского договора, варьировалась от раздражения до бешенства. Иден отправился в Рим успокаивать Муссолини, но… его влияние на эволюцию дуче от пробританской ориентации к прогерманской достойно отдельного рассказа. СССР и США настороженно наблюдали за происходившим, имея в виду собственные интересы.
Сегодня соглашение принято считать одной из роковых ошибок британской дипломатии: оно развязало руки Гитлеру, показало слабость и несогласованность политики «демократических стран», усугубило недоверие между Парижем и Лондоном. Бесспорно, Риббентроп одержал крупную победу. Тем более крупную, что она была одержана благодаря дипломатии нового типа, точнее, благодаря отказу от прежней дипломатии. Теперь всё решали «быстрота и натиск», способность принимать решения без оглядки на тормозящие факторы. Соглашение не только заставило Европу считаться с Гитлером, оно показало, что отныне и Риббентропа следовало воспринимать всерьез.
На склоне лет Иден сделал важное признание: «В Берлине и Риме люди, с которыми я встречался, полностью владели ситуацией в своей области, знали каждую мелочь и были готовы принимать решения. В Париже, как и в других демократиях, министров поглощали парламентские заботы. К тому же они были в летах, не имели специальных знаний и опыта в порученной им области; но главная политическая трудность заключалась в исполнении любого решения, какое они могли принять»{66}.
По справедливости это можно сказать и об Англии, большинство лидеров которой тоже оказались крепки задним умом. «За это время, — писал после войны Сэмюэль Хор, ставший виконтом Темплвудом, — я еще более четко осознал, как нужны были их [Чемберлена и Гитлера. — В. М.] встречи, чтобы остановить войну. Пробыв пять лет послом в Испании, я вижу, что наиболее действенный способ повлиять на диктатуру — это прямой контакт с диктатором»{67}.
Понадобилась война, чтобы в Лондоне и Париже это поняли.
Глава 3. Антикоминтерновский пакт
24
Алармисты (от