7.06.10 Венеция
«Взяла зола солёным языком…»
Взяла зола солёным языком
Сон изумлённый — лета половину.
Кому ещё сей заговор знаком,
Как не тебе, страдающий невинно,
И не жалеют словно бы о ком?
Взяла зола пол-лета у села,
А половину, видишь, — не взяла.
Что, сынку? Нам бы вести бы благой…
По этот запах — утопанья носа,
Нам облако бы… В облаке бы конь
Такой, чтоб знать: поскачет — не вернётся…
Что нам пол-лета? Было бы о ком
Печалиться… взяла его зола
Взяла, взяла… воистину, взяла.
19.06.10
«Помню скрежет жутких стелек…»
Помню скрежет жутких стелек,
Радиаторы в прихожей,
Помню — трещины на стенах
Так на женщину похожи.
Помню течь из батареи
И линолеум буграми,
Помню — в чайнике варенье
Из брусники растворяли.
Мужики на верхней полке
В бане важные, как фавны,
И Аркадия на плёнке
Голос — Северного, явно.
19.06.10
«Чтоб этот гриб невероятный — груздь…»
Чтоб этот гриб невероятный — груздь,
Чтоб это хвои прилипанье к шляпке,
Чтоб рядом фавна бурундучьи лапки
Всё не спугнуть — перенести берусь
Туда, где русь — весенние охапки,
Туда, где устье. И не оглянусь.
Туда где устье нашего родства,
Где дети спят, устав от баловства,
Обняв подушки сладко, и с куста
Глядит сирень восторженным питоном.
Чтоб этот цвет невозмутимый лип,
Чтоб этот вид обидчивый опушек,
И службы строй за упокой непьющих,
И робкий груздь, и всякий прочий гриб
Не испугать — я русью много лучше
Молчу, чем мог бы выкричаться в хрип.
Я выкован из гибких осетров,
Сухих полей и отсыревших дров,
Я вечный сон и небудимый кров
Под чутким небом к утренним молитвам.
21.01.10
ТРОСТНИК
К.
Мне снилось, любимая: плен тамплиеров
И острые губы речных черепах,
И жёлтые реки, и мы на галерах,
Мы чёрные люди на крепких цепях.
Мне виделось: избы, соленья и сени,
Турецкие флаги, молящийся слон
И змеи, какие-то длинные змеи,
И знал я: от них ускользнём, ускользнём.
Любимая, мне не хотелось проснуться,
Я видел железную неба кровать
И чувствовал самое нежное чувство:
О мёртвой, о мёртвой тебе горевать.
Любимая, кто мы, зачем и откуда
Мне снилось, что знаю. Луна высоко,
Ни тени, ни ветра, ни ночи, ни чуда —
Тростник, и вселенная над тростником.
20.06.10
«Блым — одним овечье глазом…»
Блым — одним овечье глазом,
Блым другим. Издалека
Всё — овечье. Всё и сразу.
А по центру — облака.
Га — у этих облаков
По краям гуляют гуси,
То фигурны, как флакон,
То, подобно кукурузе,
Из пупырышков они,
Поклюют чего-то в поле,
Ах — спаси и сохрани, —
Не меня бы. Я собольи
Шубы справлю из гусей,
Буду смертушкою всей.
Буду патокой гремучей,
Шишкой, кашкой и ватрушкой,
Облаков гусиных лучше,
Весь изогнутый, как клюшка.
Лопну шарик в дочьей ручке,
Съем клубнику, выпью квас,
То желанья сбуду щучьи,
То карасьи, то, кривясь,
Как старинная газета
От изысканных шрифтов,
Всё, что сбыл, сживу со света,
Буду — вдовы, много вдов,
Буду — маленькая пися,
Буду — жалобная грудь,
Буду то, чем черепицы
Крыши ласково берут,
Брошу смертушку, и сам
Понесусь по небесам.
20.06.10
«Ведь дело только в этом — толкни и пошатнётся…»
Ведь дело только в этом — толкни и пошатнётся, —
А, пошатнувшись, вскинет отчаянно причал
Болезненные руки. Я выпотрошить нёс им
Брезентовые плавни каналов по ночам.
Мне сонные артели ремесленников суши
На задники тугие приладили мосты,
И дело только в этом — не он тобой беззвучен —
Причал позолочённый, а им беззвучен ты.
По крою и по нраву, по голосу и хрипу,
По рёбрам деревянным — родное узнаю:
Предвосхищенье лодок каналами, и рыбу
Добронзовую — медность их несуразную.
Ты глянь, какая дружба у плоского залива
И прилежанья почек на синих деревах.
Гляди, как будто эти — нарост йерусалима —
Строения. И брови. И седина в бровях.
И дело только в этом — намолено с запасом
И мрамора у пола, и ветхого у свай,
По крою и по нраву, родное, узнаваться
Не торопись, от бронзы всё медное спасай.