«О, восковость, сегодня ты — наряд…»
О, восковость, сегодня ты — наряд
Черёмухи, посаженной на колья,
И что ни «чу» — то ели говорят,
И что ни «чуу» — то вторит колокольня.
О, немощное — брошь на киселе
Увядшей силы дикого сугроба.
Куста какого это мавзолей?
Заслон каким дорогам или тропам?
О, списанная мельниц карусель,
Всё к тем же кольям беспорядок льнущий
Дорог, тропинок ли, с уверенностью всей,
Что их осилит только не идущий.
Колодезная письменность — вода
Не расплескалась, нет, — ушла по снегу.
О, в этот год такие холода,
Что им впервые не до человека.
19.12.09
«Долгим проводам нет мочи…»
Долгим проводам нет мочи
обиваться о пороги,
что есть млечного у ночи —
все сегодня в Козероге.
Что есть вечного у суток —
провожающих припрыжки
из небес в нее обутых
в вечной темени лодыжки.
Гриву тучной чертовщины,
хвост шныряющей кометы
свистом проводов свищи на
выгон в сукровицу эту.
Спесь вселенскими кнутами
отхлестать созвездий спины
успокой богометаньем
на небесные холстины.
Замеси творенья тесто
на дрожжах держанья точек
разговевшихся, за место,
где в Стрельце хранили тощих.
Обрати январских воинств
в ночи высеченных камне
в бегство, скалывая чёрность
с неба сполохов сверканьем.
Что есть созданного — божье,
что есть сеянного — наше,
что есть страшного — подножье
ночи, проводам не внявшей.
10.01.10
«Мост пешеходный, чем не дуралей?»
Мост пешеходный, чем не дуралей? —
Себе же сам фонариками машет.
Маши. Маши. Сколь света не пролей —
Он только твой, а тени — только наши.
Летит окурок. Крутится. Ну чем
Не акробат, пожарник или вертел? —
Крутись-вертись — и будешь для ночей,
Подобных этой, если и не твердью,
То чем-то вроде. А вообрази
Что этот мостик —…ну же, попытайся —
Ещё твердей! — и нежностью грызи
Его перила, руки, кисти, пальцы.
(Сплошные тумбы. Глупый островок.
Куда ведёт он? Если же не глупый,
То бесполезный.
…даже для тревог.
И хладных волн, что выражены хлюпом —
А чем ещё присутствовать в ночи? —
Неужто мной?.. Увольте, я здесь лишний:
От мостика и волн неотличим,
И от себя… что тоже символично.)
17–18.01.09 Париж
«Сам знаешь, каково это — проснуться…»
Сам знаешь, каково это — проснуться
И убедившись: сообщений нет
Ни от кого, лежать ещё немного,
Соображать, на что потратить день.
Потом подняться, душ включить. Недолго,
Пока стечёт холодная вода, —
Примерно три минуты, — подождав,
Взять полотенце свежее и мыться.
Добиться, чтобы пенился шампунь,
И чистить зубы. Верхние сначала.
От зеркала, желательно, подальше
Держаться, так как знаешь — ничего,
Что бы могло порадовать тебя,
Ты в зеркале не только не увидишь,
Но и, пожалуй, именно с утра,
Пока не пьян, расстроишься не меньше,
Чем даже от того, что сообщений
Опять не получил ни от кого.
При этом знаешь сам, когда уже
И выпил чай и волосы подсохли,
Что означает — все твои дела
Домашние окончены, вступает
В свои права, не то чтобы тревога,
Но некое предчувствие провала,
Так, видимо, бывает если роль
Свою забыл, а через час премьера.
Но делать нечего, оденешь свитерок,
В окно посмотришь — шапку потеплее,
Затем поищешь пачку сигарет —
Заметишь, что закончились, и нечто
Похожее на радость испытав, —
Теперь ведь точно будет чем заняться,
С утра уж точно — открываешь дверь.
28.12.09
«Чем говорят развалины ручья…»
Чем говорят развалины ручья
Помимо половодья, дорогая?
Прощальный отпечаток зрелища
Чем кроме шатких ласточек слагаем?
Их клейкое, причудливое «тью»,
Ворчанье ночи, леса баснословность….
Весь запах — продолжение чутью,
Всю тишину — теченье понесло вниз.
Вся, дорогая, высмеяться нам
В лицо повадка сумеречной жути
Была затем ручьём припасена,
Чтоб не такой оказываться чуть ли
Тщеты огранкой в сорок рукавов,
Такой кормёжкой ласточек ковригой
Остатка дня, — что надпись «никого»
На всех губах — всего же стоит крика.
Что обжимая топкие бока
Натянутым предчувствием предела
Уже почти рождённая река
Вдруг задыхалась материнским телом