– Прибавь ходу, – велела я, переходя на трусцу.
На бегу Двадцать два не мог разговаривать, но едва мы перешли на шаг, он снова открыл рот и продолжил как ни в чем не бывало:
– Ты веришь в теорию эволюции?
«Может быть». Я бросила на него угрюмый взгляд:
– Нет.
– А по-моему, мысль, что рибуты – всего-навсего эволюционировавшие люди, вполне разумна. У нас есть иммунитет к вирусу. Это способ не умереть. Я слышал теорию, что КДХ создали люди, и думаю…
– Двадцать два! – перебила я его. У КРВЧ повсюду были камеры. Они видели и слышали все и не допускали подобных разговоров. – Хватит!
– Но…
– Ты можешь подождать с вопросами? – Я сказала это более устало и грустно, чем хотела, и он посмотрел на меня с тревогой.
– Ох да. Конечно. Прости.
– Просто я вымоталась. – Я не обязана была ничего объяснять, и мне не следовало этого говорить.
– Извини. Я буду молчать.
При виде его робкой, полной сочувствия улыбки во мне что-то шевельнулось. Чувство вины? Вот оно, значит, какое?
Он промолчал всю тренировку и только шумно дышал. Когда мы закончили, я кивнула и ушла переодеваться и принимать душ.
Прижав к груди одежду и полотенце, я побрела по скользкому полу в душевую. Там стоял пар, звучали стоны и смех. После прибытия новой партии рибутов душевые оживлялись, и нынешним утром веселье было в полном разгаре. Мимо меня пронеслись две девушки; одна, едва прикрытая полотенцем, повизгивала от возбуждения. Какой-то парень придержал шторку, и одна из девиц юркнула к нему.
В первую очередь душ предназначался для секса. И лишь во вторую – для мытья.
Душевые не были общими, но мужская располагалась по соседству – помещения разделяла лишь занавеска. Охранники иногда все-таки заглядывали и гнали мальчишек прочь, но чаще просто не обращали внимания. Рибуты делали почти все, что им велели, – игнорировали только эти запреты.
У людей секс был неотделим от любви. Моя мама не любила говорить о важных вещах, но этот наш разговор я помнила, хоть и смутно. Секс и любовь всегда были рядом.
Но не здесь. Подростковые гормоны никуда не девались, вот только чувств не стало. Все это, по общему мнению, не имело значения. Ведь мы даже не были людьми.
Ботинки скользили по плитке, и я осторожно ступала мимо задернутых шторок. Все еще полностью одетая, я зашла за последнюю. Поначалу на мое нежелание раздеваться косились, но теперь все усвоили: я не щеголяла наготой, завернувшись в одно полотенце. Меня совершенно не интересовал секс. И разумеется, мне ничуть не хотелось, чтобы на меня глазели, как на какого-то фрика.
У некоторых девушек тоже остались посмертные рубцы, но такого, как у меня, не было ни у кого. Я пробыла мертвой так долго, что к тому времени, когда три моих пулевых отверстия начали зашивать, мой организм рассудил, что именно такой и должна быть моя кожа. Результатом явились четыре уродливые серебристые скобы, которые стягивали кожу на груди, и два рваных шрама, тянувшиеся в обе стороны. Один причудливо извивался по левой груди и стал еще более отталкивающим, когда она увеличилась.
Смотреть на этот кошмар было незачем. Да никто и не подходил ко мне с предложением секса.
Никто не хотел прикасаться к номеру Сто семьдесят восемь. И увечья были ни при чем.
Глава шестая
В нашу комнату я вернулась перед самым обедом. Эвер была бледна. Все утро я избегала ее, но теперь с трудом оторвала взгляд от ее нездоровой кожи и дрожавших рук. Будь она человеком, я бы решила, что она заболела.
Я подошла к тумбочке за свитером, и Эвер подняла на меня глаза.
– Эй! – Она выдавила улыбку, и мне пришлось отвернуться. Она не знала.
«Разве она не должна знать?»
Мне велели молчать. Это был приказ.
Я задержалась на пороге, она по-прежнему сидела на кровати, накручивая край простыни на пальцы.
– Ты идешь? – спросила я.
Она взглянула на меня и улыбнулась чуть шире. Она всегда ждала меня, я ее – никогда. Похоже, ей это понравилось.
Когда она поднялась, ноги ее задрожали, и я чуть не спросила, не плохо ли ей. Глупый вопрос. Конечно, ей было плохо. И причиной тому – непонятные опыты КРВЧ.
Мы молча спустились в столовую. Когда нам наполнили подносы, мне пришла в голову дикая мысль сесть рядом с ней. Но она сразу направилась через зал, на ходу запихивая в рот бифштекс. Я поплелась к столу сто двадцатых.