Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, старик долго молчал. Видимо, теперь он догадался, кого на самом деле представляет его гость и какие силы могут быть приведены в движение в ближайшем будущем. Наконец герр Ханстел поднял веки и тихо спросил:
— Могу я подумать до вечера?
Блейд не тешил себя иллюзиями; он догадывался, что Ханстелу нужно время, чтобы кого-то предупредить. И сейчас, стоя перед небольшим ухоженным особняком на окраине Зольтена, он знал, что его хозяин хорошо подготовился к приему незванного гостя.
Пожилая молчаливая служанка провела его в кабинет — второй кабинет за два дня; он искренне надеялся, что посещать третий ему не придется. Вдоль стен громоздились дубовые шкафы и полки с книгами; за огромным письменным столом, напоминавшим дремлющего мастодонта, сидел старик — такая же античная древность, как и почтенный директор музея. Поднявшись, он довольно тепло приветствовал Блейда.
Впрочем, возрастом и отличным английским сходство между ними исчерпывалось. Герр Ханстел был щуплым и унылым; герр Рудольф Шварц — огромным, словно престарелый медведь, и весьма улыбчивым. Пил он, как тут же выяснилось, отнюдь не минеральную воду.
Покончив с первой рюмкой, оба закурили, приглядываясь друг к другу. Некоторое время царило молчание; Шварц первым нарушил его.
— Итак, герр Сноуди, вы хотели бы взглянуть на знаменитый зольтенский параллелепипед, — добродушно прогудел он. — Какой именно экземпляр вас интересует?
Поперхнувшись дымом, Бленд уставился на старца. Такого поворота событий он не ожидал! Шварц, явно наслаждаясь изумлением гостя, копался в чреве своего мастодонта. Наконец он с торжествующей улыбкой водрузил на стол довольно большой ящик полированного дерева и откинул крышку. Взгляду разведчика предстала тусклая поверхность со стальным отблеском: он не сразу понял, что видит плотно уложенные металлические бруски.
— Ну, какой желаете? — старик начал выкладывать свои сокровища. — Год тысяча восемьсот восемьдесят первый, январь, апрель, июль и октябрь; восемьдесят второй, тоже самое; а это уже восемьдесят третий…
Перед Блейдом лежали тринадцать довольно длинных и плоских брусков дюймовой ширины, насмешливо поблескивая в ярком свете настольной лампы.
— Я вижу, в прошлом веке кто-то поддерживал регулярные связи с пришельцами, — пробормотал разведчик. Он уже пришел в себя и теперь, усмехаясь, обозревал эту выставку.
— Не кто-то, молодой человек, а мой дед, Генрих Шварц, археолог и нумизмат. Только связан он был не с пришельцами, а с Первым Образцовым Зольтенским банком, — Старец аккуратно подровнял бруски и поднял глаза на гостя. — Так что же вы хотите узнать?
— Все, — Блейд вытащил ид портфеля магнитофон и, взглядом испросив у хозяина разрешения, щелкнул клавишей. — Все, повторил он, — и в первую очередь откуда такое изобилие, — его ладонь легла на шеренгу брусков.
— Хмм… — Шварц отставил пустой ящик. — Видите ли, герр Сноуди, это давняя история… — Он медленно поглаживал седые усы, уставившись в окно. Я полагаю, вам известно, что Зольтен знаменит не только своим музеем, минеральной водой и мифическим параллелепипедом, но и банками — Образцовым в первую очередь. Так вот, в году тысяча восемьсот восьмидесятом мой дед, Генрих Шварц, археолог, знаток и собиратель древних монет, профессор муниципального зольтенского университета, предложил местным финансистам разработать золотой банковский стандарт… Знаете, что это такое?
Блейд кивнул. Старик имел в виду те увесистые кирпичики из драгоценного металла, в которых его складируют в банковских подвалах по всему миру; бруски общепринятого веса и объема, удобные для хранения, учета и транспортировки.
— Нынешний стандарт введен не так давно, — продолжал хозяин, подливая в рюмки янтарный французский коньяк, — но первую попытку унификации сделал Генрих Шварц вместе с Зольтенским Образцовым еще в прошлом веке. — Кстати, — он с усмешкой взглянул на Блейда, — ее торпедировали ваши соотечественники, не пожелавшие расстаться с фунтами и дюймами. Дед мой, естественно, предложил общеевропейскую меру — в граммах… Вот, возьмите, — старик протянул Блейду брусок, и тот послушно взвесил его на ладони.
— Фунта два потянет… — пробормотал он.
— Фунта два! О, эти англичане! — Шварц воздел руки к небесам. — Прошло восемьдесят пять лет, но они не изменились!
— Значит, эта штука… — начал разведчик.
— Конечно! Всего лишь сувенирный стальной брусок, который воспроизводит форму золотого. Мой дед предложил эталон, Первый Образцовый принял его как и ряд французских и швейцарских банков, — но дальше дело не пошло, и проект был похоронен. Это, — Шварц коснулся брусков, — всего лишь воспоминание о нем… правда, весьма ценное для настоящих коллекционеров.
— Но к чему вам столько? — Блейд приподнял бровь. — На обмен? Для продажи? Они же все одинаковые!
— Они все разные, — покачал головой старик. — Для того, чтобы идея обрела признание, Первый Образцовый три года подряд выпускал эти сувениры, Глядите!
Он взял лежавший с края брусок за концы, потянул, и тот распался на две части на манер школьного пенала. Одна половинка была колпачком, очень плотно пригнанным, но теперь Блейд разглядел тонкую, с волос, щель, проходившую посередине каждого бруска. Открытый торец имел прорезь — почти во всю свою ширину, — и там что-то лежало. Шварц наклонил параллелепипед, пристукнул ладонью, и на стол выпала восьмидюймовая плоская металлическая пластинка.
— Вот! — старик сунул ее под нос Блейду. Обозначена дата выпуска — седьмое января тысяча восемьсот восемьдесят первого; точные размеры, вес, название банка… Большая редкость для любой нумизматической коллекции!
— Значит, бруски — всего лишь футляры для подобных металлических сертификатов? — спросил Блейд с видимым разочарованием.
— В какой-то степени… Но как сделаны! Как подогнаны все части! Держу пари, вы не догадывались, что его можно разнять, пока я не показал! — старец победительно уставился на гостя и с гордостью закончил: — Добрая швейцарская работа прошлого века… Сомневаюсь, чтобы сейчас сделали точнее.
— Вы позволите? — Блейд протянул руку к тускло мерцавшим футлярам.
— Да-да, конечно! Можете просмотреть все!
Он просмотрел. Все верно; в каждый брусок была заложена пластинка с одинаковыми надписями на немецком, французском и английском. Отличались только даты — вернее, отличались почти везде. Не моргнув глазом, Блейд опустил на стол последний увесистый футлярчик и произнес:
— С инопланетными параллелепипедами все ясно. Но меня, мистер Шварц, интересует другое: как возникли эти нелепые слухи?
Старик поскучнел. Его усы внезапно обвисли, лицо стало грустным; теперь было заметно, что ему не просто много лет — очень много…
— Это совсем другая история, мой друг… — он механически вертел в пальцах рюмку с коньяком, словно набираясь храбрости для дальнейшего рассказа. — В девятьсот четырнадцатом, незадолго до войны, музей отмечал столетний юбилей. Все как положено: гости, речи, репортеры, банкет… Служил тогда в отделе археологии один хранитель… один молодой идиот… Он и устроил этот розыгрыш. Один из брусочков Первого Образцового был помещен в витрину между бивнем мамонта и коллекцией каменных скребков с подходящим к случаю текстом, разумеется. Тому шалопаю казалось, что он отмочил остроумную шуточку…
Шварц, кряхтя, поднялся, поди шел к шкафу и извлек толстую папку с бумагами. Он положил ее на стол, прямо на шеренгу металлических футляров, и долго развязывал тесемки негнущимися пальцами, Блейд смотрел и ждал.
— Вот она, история моего позора, — Шварц раскрыл папку и теперь стоял, слегка наклонившись над ней и глядя на плотную стопу старых газет. Вот тот первоисточник, который вы ищете, герр Сноуди… — Он помолчал, потом тихо промолвил: — Теперь вы понимаете, почему так упорствовал Ханстел? Настоящий друг… Он знает, что я не люблю вспоминать об этом…
Блейд осторожно перебирал пожелтевшие газеты. Швейцарские, немецкие, французские, австрийские, итальянские, английские… даже несколько русских. «Зольтенское чудо», «Невероятный экспонат», «Сокровище Зольтенского музея», «Послание доисторических времен», «Таинственный параллелепипед», «Открытие Рудольфа Шварца»… Видно, эта фальшивка была одной из последних предвоенных сенсаций; «открытие Рудольфа Шварца» сияло неделю-другую на изменчивом небосклоне новостей, потом вспышки орудийных выстрелов и грохот сражений затмили его. Но прошло время, чьи-то руки пролистали старые подшивки, падкие на рекламу «эксперты» сделали воображаемые анализы, и тихий маленький Зольтен стал регулярно подвергаться нашествиям репортеров.