Он резко отдернул руку и сел, придерживая её за локти. Фарна чуть выгнулась назад, положила головку ему на плечо и прижалась горячей щекой к его подбородку. От нее сладко пахло медом и луговыми травами.
— Что? — спросил Блейд, чувствуя, как возбуждение начинает охватывать его. — Что ты делаешь?
Мягкие губы коснулись его щеки.
— Хочу, чтобы ты был у меня первым.
Он вытер испарину со лба.
— Малышка, я не смогу остаться здесь, я уйду… уже совсем скоро…
— Неважно. Хочу быть с тобой… — тихий журчащий смешок, — пока ты не ушел…
— Но Хасра…
— Если ты останешься, не будет Хасры… А если уйдешь… Он хороший человек и приятен мне. Он возьмет меня любую… Но первым будешь ты!
И столько непоколебимой уверенности было в этом «Первым будешь ты!», что Блейд понял — уговаривать и разубеждать её бесполезно. Раздвинув ноги девушки, он посадил её к себе на колени, скомканная туника улетела куда-то в темноту, а Фарна приникла к нему всем своим юным горячим телом, грудью, животом, плечами. Она была почти такого же роста, как Блейд, и сейчас его лицо покоилось в ложбинке меж двух тяжелых налитых плодов, нашарив губами сосок, он жадно приник к нему, словно изнемогающий от жажды путник, нашедший в пустыне родник с благодатной влагой.
Он целовал и ласкал эти спелые бутоны расцветающей женственности, чувствуя, как тонкие пальцы гладят завитки волос на его затылке, ощущая, как бедра её все крепче и крепче сжимают ребра — так, что он едва мог вздохнуть. О, эта дочь нуров была сильной, очень сильной! И его объятия, могучие и страстные, не могли причинить ей боли — ибо она, как и он сам, принадлежала к роду титанов.
Фарна опустила лицо, её язык коснулся губ Блейда, проник внутрь. Сладость меда, терпкая горечь луговых трав… Он пил этот живительный бальзам, пока железное кольцо её бедер не стало расслабляться, открывая вход туда, куда он стремился с таким неистовым желанием.
Он вошел, ощутив слабое сопротивление девственной плевы. Фарна не вскрикнула, не застонала; сразу уловив нужный ритм, она начала раскачиваться у него на коленях, по-прежнему приникнув губами к его губам. Напряженные соски скользили по груди Блейда, подстегивая возбуждение, сильные пальцы впились в его плечи, гладкие длинные голени обвивали спину. Его ладони утонули в водопаде золотистых волос; он не видел во тьме её локонов, но так ясно представлял этот светлый, сияющий золотой поток, словно любовался им наяву.
Да, эта юная девушка, ставшая женщиной считанные мгновения назад, не просила пощады — и не давала ее! Сердце Блейда гулким молотом колотилось в груди, кровь стучала в висках, мышцы могучего тела напряглись, как в смертельном единоборстве. Так вот какова любовь нуров! Мощь и страсть, сила и бесконечное томительное наслаждение, схватка сведенных любовной судорогой тел, экстаз!
Фарна запрокинула голову и застонала, прижимая к груди его лицо. Он победил! Извергнув огненный поток в её лоно, Блейд нежно гладил трепещущее тело девушки, целуя соски и шею. Постепенно она успокоилась; бурное дыхание становилось все тише, прохладный воздух высушил испарину. Наконец, она смогла прошептать.
— Спасибо… Ризад милый…
Блейд опустил её на постель рядом с собой, заботливо прикрыл мягкой оленьей шкурой и сидел некоторое время, полностью опустошенный, прислушиваясь к её дыханию. Вскоре оно стало ровным и ритмичным, и он понял, что Фарна заснула. Тогда он прилег около нее, обняв левой рукой гибкую талию, прижав к себе её тело, такое сильное и нежное одновременно. Сердце его успокоилось, веки сомкнулись.
«Хасра, бедняга, — думал Блейд в полусне, — хватит ли у него сил выдержать такое? Хватит ли нежности и любви, чтобы сделать счастливой эту девочку? Эту неистовую Диану?»
Но в жилах Хасры тоже текла кровь нуров и, вспомнив об этом, Блейд успокоился. Затем блаженный сон снизошел на него.
* * *Ветры раздували огонь, налетая будто бы со всех сторон; пламя металось, выбрасывая вверх искры, с жадностью пожирая все, что попадало в его испепеляющую пасть, до чего могло дотянуться обжигающим алым языком. Бревенчатые дома, сараи, хлева, конюшни, изгороди, телеги, поленницы дров и тела людей — все, что могло гореть, пылало, и превращалось в пепел.
В наступающих сумерках на лугу, что лежал между городком Мит’Канни и лесной опушкой, темнели трупы. Ближе к лесу огромные тела нуров громоздились целыми шеренгами — там фаланга нанесла первый удар, остановив длинными копьями и секирами яростную атаку гигантов. Затем она прокатилась дальше, к поселку, истребляя отдельные группы бойцов, на которые рассыпался вражеский строй; с флангов шли арбалетчики, а в тылу разворачивалась тяжелая кавалерия на манлисах. Тут, посреди луга, трупы лежали кучками и зачастую вперемешку — нуры в броне, стрелки-сануры в кожаных доспехах; изредка попадался мертвый фалангит, стиснувший руки на древке копья или секирной рукояти. У самой окраины городка, где нуры снова сплотили ряды, готовясь к отпору, тела их образовали курган в рост человека — след удара тяжелой конницы, обошедшей остатки войска Мит’Канни слева и справа и отбросившей их на копья фаланги.