Тем временем Хасра протянул руку.
— Будет лучше, друг Ризад, если ты отдашь мне свой меч. На время, пока не прибудет наш Старший.
Не колеблясь, Блейд вытащил клинок и протянул его молодому сотнику: так, как подают союзнику — рукоятью вперед, острием к себе. Хасра бережно принял оружие и принялся с любопытством рассматривать его; вдруг, с легким возгласом, он поднес лезвие к самым глазам.
— Рука и Башня! Клянусь небесами! — юноша уставился на Блейда еще с большим удивлением, чем раньше, казалось, он даже забыл про его красавицу сестру. — Нет, у такого человека я не вправе отбирать оружие. Прости меня. Старший! — поклонившись с церемонной вежливостью, Хасра почтительно вернул разведчику клинок.
Блейд сунул меч за пояс, рядом с небольшим кошелем, где хранился его талисман, розовый шарф Эдары, и умиротворенно вздохнул. Наконец-то он добрался до мест на прекрасном Катразе, где уважают сануров — особенно таких, которые носят длинные мечи с таинственными знаками. Хорошо бы только узнать имя владетеля этого гостеприимного удела.
— Чья это страна, сотник? — он обвел широким жестом горы, степь и далекий лес на горизонте — Куда мы попали!
— Земли Талхаба… Мы же — его люди! — парень обернулся к ущелью, из которого четверть часа назад вылетел его отряд. — А вот и сам Талхаб! Думаю, Старший, сейчас ты будешь сильно удивлен
Подняв взгляд, Блейд увидел скакавшего к ним быстрым аллюром всадника. Солнце светило ему прямо в лицо, но он смог разобрать, что незнакомец — крепкий высокий мужчина лет тридцати пяти, с темными глазами и упрямым подбородком. Держался он уверенно, властно. Местный вождь? Вероятно, так…
Всадник приближался. Блейд приложил руку козырьком ко лбу и вздрогнул. Если не считать более светлых волос, Талхаб походил на него словно родной брат-близнец.
Глава 11
Они сидели у камина в глубине огромного пещерного зала, освещенного десятками толстых свечей из желтого воска Около противоположной стены, у длинных столов, возились женщины, прибирая посуду и остатки обильной трапезы, едва ли не пира, в котором принимали участие сотни две человек. За рядами массивных столов вдоль стены пещеры тянулась трехъярусная галерея — прочное сооружение из бревен и толстенных досок с несколькими широкими лестницами. С балконов второго и третьего этажей открывались входы в отдельные пещеры — ниши, где обитали ближние Талхаба со своими семьями, под галереей зияли широкие проемы, что вели в глубь горы — к мастерским и кладовым, к горячим и холодным источникам, к рудникам. Пещерный комплекс был сухим, просторным и теплым — сказывалась близость подземного огня, — и места тут хватило бы на пять поколений талхабовых потомков
Сейчас в пещерах жили тысячи две человек, не больше. Люди все-таки предпочитали селиться снаружи, в прочных бревенчатых домах, в нешироких плодородных долинках, пробитых в горах стремительными водными потоками. Здесь, защищенные от холодных зимних ветров, располагались их усадьбы, их пастбища и пашни, сады, огороды и пасеки, рядом были степь и лес, охотничьи угодья. Пещеры же служили, в основном, складами и, на случай осады, крепостью, в которой обитал Талхаб, вождь, со своими воинами. Однако никто из старожилов не помнил, чтобы великаны из башен когда-нибудь появлялись в этих краях, их князья предпочитав вообще не замечать, что на севере кто-то живет. А меж собой племена сануров не воевали.
Между креслами из темного гладкого дерева, в которых сидели хозяин и гость, располагался столик с кувшином хмельного, огромными бронзовыми чашами и блюдом с медовыми сотами — на закуску. Было часов пять пополудни, спокойное послеобеденное время. Из широкого туннеля, что вел наружу, струился слабый дневной свет, смешиваясь с бликами яркого пламени, игравшего в камине, и сиянием восковых свечей; свежий весенний ветерок беспрепятственно гулял по залам, переходам и балконам галереи, разгоняя застоялый воздух.
У ног Талхаба, на низенькой скамеечке, примостилась Фарна. Она еще не совсем пришла в себя после потери одного брата и обретения другого, с её лица не сходило изумленно радостное выражение, и зеленоватые хрустальные льдинки глаз то обращались к лицу Талхаба, то останавливались на Блейде. На разведчика она теперь поглядывала с каким-то новым интересом — видимо, произошедшая перемена мест её нисколько не огорчала.
Пожалуй, тут и вправду было на что поглядеть. Сидевшие у огня мужчины казались будто отлитыми в одной форме, хотя внимательный наблюдатель нашел бы и кое-какие различия между ними. Глаза и волосы Блейда были заметно темнее, чем у Талхаба; нос — изящней, лоб — выше, скулы не выступали так резко и угловато, подбородок был очерчен плавней, жилы на шее не выглядели столь рельефными. Но сходство этих двух человек определялось отнюдь не идентичностью черт, а одинаковым выражением лиц; именно оно подчеркивало подобие и скрадывало различия. Твердый абрис плотно сжатых губ, настороженные глаза, грозно сведенные брови — такими их видел чужой взор; и вряд ли кто-нибудь, заглянув в суровые лица этих воинов, обратил бы внимание, что Талхаб, с его морщинами на лбу и в уголках рта, с обветренной кожей и шрамом на левой щеке выглядит лет на пять старше Блейда. На самом деле, они являлись ровесниками.
Протянув ноги к огню и прихлебывая крепкий медовый напиток, вождь сануров медленно цедил слова, уставившись на игравшие в камине языки пламени.
— Что они знают, там, на юге. И сахралты на островах, и эти князья в башнях, которые только и умеют, что пускать друг другу кровь… Север, говорят, дик и необитаем! Как же! — он пригубил чашу. — Сотни, а может, и тысячи лет сюда бежали все — островитяне, и сануры-изгои, и сами нуры, когда их прижимал собственный владыка…
— Островитяне? — Блейд приподнял бровь. — Им-то что тут делать? Они живут на благодатной земле, в мире и покое…
— Не всегда так было, родич, — Талхаб упрямо именовал своего гостя родичем, ибо не мог поверить в случайность их сходства; возможно ему, как и Фарне, тоже хотелось иметь брата. — Да, не всегда… В старые времена, когда князья нуров делили острова сахралтов, плач и стон стояли в морях Катраза… Многих жителей нуры увозили на материк, селили на побережье — чтобы те оставались всегда под руками… Так возник и Халлот, и другие города. Потом нуры поняли, что шерсть с побежденных лучше стричь помаленьку — это куда выгоднее, братец! — и сахралтам стало жить полегче… Им даже позволили разрабатывать копи в горах, ибо нурским владыкам нужен металл. Теперь они не суются в дела карликов — пока получают свое.
— А в дела сануров?
Талхаб пожал плечами.
— Нас не замечают, пока мы не высовываем носа… — Он покачал чашу в руках, отхлебнул и долил из кувшина. — Возьми хотя бы меня, Ризад. Я ведь нур больше чем наполовину… Моя мать была из этих краев — дочь вождя… стройная, высокая, светловолосая… — Талхаб помрачнел, стиснув сильной рукой подлокотник кресла — Понимаешь, иногда мы шлем людей к сахралтам в Халлот. За оружием… Они — превосходные мастера, и мы многому у них научились… Мать шла с одним из таких караванов. Крались они через удел Мит’Канни тихо, как змеи, но Фарал — тогда совсем молодой — с двумя приятелями наткнулся на них в лесу. И втроем они положили десяток наших… а с матерью моей, совсем девчонкой, потешились вволю и отпустили. Как она добрела домой, не знаю — дело-то случилось зимой!
Фарна прижалась головкой к колену брата, словно хотела утешить его, унять боль воспоминаний, рассеянно поглаживая её шелковистые волосы, вождь продолжал:
— Ну, родила она меня в положенный срок, сама не зная, кто те трое, и кто из них мой отец… Потом умерла. Дед мой, чьи земли я унаследовал, посылал лазутчиков к башне; те и сказали, что похож я на Фарала… — он заглянул в лицо Фарны, перевел взгляд на Блейда и вдруг улыбнулся. — Теперь-то я знаю это наверняка! А вот откуда стало известно в замке, что у Фарала есть сын-санур… — Талхаб пожал плечами. — Дед говорил, что один из наших лазутчиков попался. Может, у него и допытались… Но Фарал тогда уже был князем, и мог заткнуть рот любому…