Но если другие города и крупные поселения на континенте выжигались на сотни футов в глубину, то здесь бомбить вроде было нечего и некого, так что уцелело всё, что ниже фундамента. Правда, большинство пришло в негодность: что-то от воды, что-то от времени, но раскопщики отыскивают всё еще очень-очень много странных вещей, которые за глаза принято именовать магическими.
Закатное солнце блистает торжественно и страшно, на него больно смотреть. Крыши горят кипящим золотом. Искрится и сверкает всё, что из металла, даже самое тусклое начинает сыпать колючими искрами. Огромное солнце повергает в прах пышность земных королей несказанным величием, а затем вот так, выказав звездную мощь, превращается на моих глазах в плоский малиновый диск и медленно опускается за городскую стену.
Небо всё еще грозно сияло, но на город опустилась полутьма, нежная и трепетная, в такой трудно вообразить зловещих летучих мышей, а только крохотных эльфов и сильфид.
Я всё еще переходил из лавки в лавку, рассматривал, старательно задействовал все свои мыслительные способности, но я не академик, к мышлению не привык, оно у меня рвано-хаотическое: понимаю кусочками и тут же перепрыгиваю на другое. Ни на чем сосредоточиться надолго не могу, и если сразу не врубаюсь, то мозг буксует, как «жигуль» в снегопад, и требует переключиться на что-то попроще.
Там, где я слишком долго рылся в находках, вызывая глухое раздражение хозяев лавки, приходилось покупать какую-нибудь безделушку. Набил ими карманы, истратив почти всё золото. У ближайшего ювелира продал горсть бриллиантов, остальные камешки оставил зашитыми в седле. Но если траты пойдут такими темпами, придется идти с «копалкой» на охоту...
На город опустилась светлая лунная ночь, но внизу светло от факелов и светильников перед дверью каждого дома, не говоря уже о кострах на перекрестках и площадях.
Оглядевшись, я остановил одного из горожан, показавшегося немолодым и степенным.
— Подскажите приезжему, здесь вообще-то церковь есть?
Он вскинул брови:
— Церковь?
— Ну да, церковь, храм, костел, кирха... — Он хмыкнул:
— Впервые вижу человека, которому срочно понадобилась церковь. Похвально, похвально... Это совсем близко! Видите квартал? Вот прямо и прямо...
Я поблагодарил, раскланялся, зачем-то сказал, что церковь вообще-то мне на хрен не нужна, но это же обычно самое красивое здание в городе, а мне как приезжему...
Горожанин понимающе оскалился, на церковь в самом деле лучше смотреть снаружи, это красиво, а внутрь заходить лучше совсем в другие дома, их здесь много, и женщины там обслуживают с азартом и удовольствием...
Мы снова раскланялись, мы же мужчины, я отправился в указанном направлении. Этот квартал зачем-то обнесли глухой стеной, а в воротах — целая группа стражей. Правда, не профи, сразу видно дежурных из местного ополчения. Ребята крепкие, а оружие хоть и разномастное, но в таких вот местах, где нужен и дальний удар копьем, и режущий мечом, и завершающий удар топора — это всё выглядит продуманно и вполне профессионально.
К моему удивлению, меня ни о чем не спросили, только окинули очень внимательными взглядами. Видимо, здесь защищаются от кого-то определенного. Например, от парней из квартала справа или квартала слева. Как известно, самые гадкие люди на свете — соседи, а самые лучшие живут на другом конце континента, с теми никогда никаких споров.
Дома выстроены в иной манере, но не сказал бы, что другим народом или другой расой. А как если бы отдельно поселились католики среди православных или бретонцы среди фламандцев. Крохотные и почти незаметные отличия, а так те же тесные улочки, между домами протянуты веревки, вода с плохо отжатого белья капает на головы прохожим. Крыши высокие, даже стрельчатые, по углам каждого дома настоящая водосточная труба, зев направлен в бочку. Видимо, дождевую воду предписано собирать из соображений пожарной, вернее, противопожарной безопасности.
На перекрестках статуи, встретился даже небольшой скверик. По ту сторону разглядел небольшое скромное здание, присмотрелся, не веря глазам, ахнул и ускорил шаг.
Церковь, настоящая церковь, но до чего же крохотная, не церковь, а по виду больше смахивает на часовню.
Дверь жутко заскрипела, я вошел в полутемную комнату, от аналоя в мою сторону с некоторым испугом повернулся невысокий плотный человек в темной сутане.
— Здравствуйте, святой отец, — сказал я поспешно. — Я приезжий. Вот поспешил к вам со всех задних ног, дабы услышать слово напутствия.
Он с тяжелым вздохом шагнул навстречу, лицо усталое, под глазами повисли мешки.
— Приезжий?
— Да, святой отец.
— Тогда понятно... Я отец Шкред, сын мой.
— Отец Шкред, — сказал я, — я всего лишь проехал через город, и душа моя уязвлена стала. Что с церковью? В таком городе должна видеться издалека! Почему выстроили такую... крохотульку?
Он ответил грустно:
— Строили первые поселенцы.
— И что?
— Их было сорок человек, — объяснил он. — Им вполне хватало.
Его глаза цепко и настороженно всматривались в меня, такого непривычного прихожанина, на определенном этапе в церковь начинают ходить не рыцари, а убогие старушки, нищие и юродивые.
Чтобы ему не мешать, я бросил взгляд на своды и стены. Да, для сорока еще как хватало. Даже больше чем. Строили с расчетом, чтобы хватило и детям. Может быть, даже внукам, хотя тем уже будет тесновато. Но вряд ли могли тогда предположить, что народу нахлынет масса... хотя и предположив такое, вряд ли стали бы строить Кельнский собор. В конце концов, большой и красивый храм должен строить большой город. Сам строить, а не прожирать накопления предыдущего поколения.
Помещение церкви — просто одна четырехугольная комната. В дальнем углу отгороженная кабинка для исповедальни, в стенах справа и слева неглубокие ниши, В них каменные фигуры святых: один с воздетым над головой крестом, у второго крест в опущенной руке, и держит его так, словно встречает врага направленным в его сторону острием меча.