Аскланделла помедлила, повернула голову, под ее холодным взглядом я ощутил себя по макушку в проруби.
— Ваше высочество, — произнесла она с нескрываемым презрением, — если у вас считается приличным разговаривать через голову женщины, то среди нормальных людей…
— Так то среди нормальных, — ответил я, — а мы — лучшие! Мы во всем выше серой унылой нормы, ваше высочество. Вам повезло оказаться среди избранных. Вы превосходите только титулом, но это, признайтесь, не ваша заслуга?
Она бросила на меня косой взгляд и снова занялась содержимым тарелки.
— Я могу гордиться и заслугами родителей, — произнесла она после паузы с надлежащим холодком, — не находите?
— Только если ваш отец, — ответил я, — стал императором из простых, скажем, графов. Нет, еще лучше — баронов! Но если и родился сыном императора…
Она умолкла, затем спросила язвительно:
— А вы?
Я указал взглядом на скромно обгрызающего утиную лапку Макса.
— Мы с ним встретились на одном из турниров, оба были простыми рыцарями. Даже безбаннерными. Но мы прошли много земель, завоевали много королевств, в том числе и массу причудливых… Знаете ли, что у Макса в собственности земли не только виконств и графств, но и целое королевство далеко по ту сторону Большого Хребта? На берегу бескрайного южного океана?
Ее веки чуть дрогнули и приподнялись, глаза стали крупнее, можно бы даже залюбоваться их чистотой, если кому нравится арктический лед.
— Королевство?
— Да, — ответил я с тихим злорадством. — Но строить ему глазки напрасно, ваше высочество, даже не пытайтесь. Он видел столько прекрасных женщин юга, настоящих женщин, но даже они не тронули его сердца и не привлекли взора.
Она чуть искривила губы.
— А они пытались?
— Даже королевы, — соврал я, не моргнув глазом. — Настоящие женщины понимают, что мужчин нужно измерять не титулами.
— Королевы? — переспросила она. — Это безнравственно.
— Незамужние королевы, — уточнил я.
Она взглянула на меня с насмешкой.
— Принцессы, вы хотели сказать?
— Королевы, — повторил я. — У нас на Юге все равны, хотя мужчины, конечно, равнее. И на тронах частенько попадаются женщины, что управляют королевствами не хуже мужчин. А то и лучше.
Она поморщилась.
— Ваше высочество, не унижайтесь до вранья.
— Умолкаю, — ответил я.
Рыцари все громче требовали, чтобы тост сказал сюзерен. Я поднялся с кубком в руке, сказал ясным голосом:
— Я пришел, увидел, а бог победил!
И только когда я осушил кубок, до всех дошло, что тост сюзерена краток и разящ, как удар его же меча. Закричали «ура», потянулись друг к другу через стол чокаться, а я скромно сел и наблюдал за пиршеством.
— Господь на нашей стороне, — сказал мощным голосом Сулливан, — он это показывает нам каждый день.
— Потому наши победы, — согласился с ним Альбрехт, — самые легендарные. Ну, как будет сказано в летописях.
Все довольно загудели, я видел поднимающиеся кубки и чаши, доносилось чоканье, как и чавканье, мир прекрасен, его не могут испортить даже женщины, потому что, к счастью, другие женщины в состоянии украсить.
Я ушел с пира не то чтобы рано, но для государственного мужа повод всегда найдется, и должен находиться. Мы обязаны выглядеть важными, а на челе постоянно должна быть дума о стране, народе, его нравах и благополучии, если верить церкви и древним летописям.
В лагере веселье, я еще раз посетил ту часть обоза, что отдана под лазарет, пообщался с ранеными, кого похлопывая по плечу, кому трогая горячий лоб, а когда озноб начал пробираться даже в кости, вернулся в свой шатер, где укутался в медвежью шкуру с толстым мехом и с жадностью поел жареного мяса прямо с углей, после чего запил подогретым вином.
Зигфрид заглянул в шатер, на лице беспокойство, только он один понимает, чего мне стоит пообщаться с ранеными в таком количестве.
— Ваше высочество?
— Все в порядке, — успокоил я. — Дважды два уже четыре, а скоро будет еще лучше.
— А-а, — сказал он, ничего не поняв, — ну тогда мяса хватит?
— Не-ет! — вскрикнул я. — Давай еще, только пусть прожарят лучше. Я не дикарь, чтобы жрать с кровью.
Он переступил с ноги на ногу, сообщил зачем-то:
— Там принцесса покинула пир, прогуливается…
— В сопровождении, — сказал я понимающе, — Сандорина?