Я всматривался очень внимательно, среднего роста, грузный, с короткой бородкой и аккуратно подстриженными усами, глаза смотрят прямо, взгляд я бы назвал умным и проницательным, но только взгляд, а не самого лорда, слишком много в лице неприкрытой злости, а лорды такого уровня, знаю по себе, должны уметь скрывать чувства.
Глава 9
Рядом с герцогом на затейливо украшенном коне скромно держится высокий красивый юноша, лицо чистое, без украшающих мужчину шрамов, даже нос не перебит ни разу. Губы полные, почти детские, и вообще выглядит больше менестрелем, слагающим свои песни, чем военачальником, а это явно командующий гарнизоном герцога, только военачальник такого ранга имеет право ехать в подобных случаях справа.
За моей спиной граф Гатер громко отдает приказания, рыцари перестраиваются, звенят оружием. Я коротко оглянулся, барон Фрейтаг тоже размахивает руками и готовит свой отряд для короткой и яростной схватки.
Должны уметь скрывать свои чувства, повторил я себе. Потому что такие вот, как этот барон, ловят на лету желания господина и спешат их выполнить даже до того, как господин изволит вымолвить вслух.
Остановив Зайчика за полкорпуса от коня герцога, я произнес со всевозможной любезностью:
– Дорогой герцог, я счастлив познакомиться с вами! Все-таки соседи, наши владения в одном королевстве! И не так уж и далеко границы наших земель друг от друга.
Он слушал внимательно, уловил и едва заметный намек на то, что соседи могут не только мирно уживаться, но еще чаще воюют, а ему, похоже, воевать в таком возрасте уже как-то не совсем. Тем более что я могу быть очень опасным противником, если в самом деле тот самый, убивший неуязвимого Хорнельдона.
– Дорогой герцог, – ответил он ровным голосом, но я все равно уловил в нем кипящую ярость, – я понимаю ваши чувства защитника своих людей. Однако этот человек тяжко оскорбил меня и всю мою семью. И он не ваш человек.
– Вы правы, – ответил я. – Но в данном случае мой. На короткий промежуток времени.
Герцог поинтересовался медленно:
– На какой?
Я ответил без особой охоты:
– Мы разрешили ему ехать с нами до этого перекрестка.
– Прекрасно!.. Вы все выполнили. Теперь он наш!
– Не совсем, – ответил я. – Формально да, можем его выдать. Но значит, обречь сразу же на виселицу, а это не совсем гуманно, хотя гуманист из меня неважный, но важно быть или хотя бы казаться гуманистом, когда мы политики. Не так ли?.. Простите, герцог, но вы слишком кипите гневом. А это значит, можете допустить судебную ошибку. Для крестьянина это пустяки, но для человека нашего ранга… гм…
Он выпрямился, лицо налилось гневом.
– Вы отказываетесь выдать преступника?
Я видел, что вот сейчас он велит своему отряду атаковать нас, будет жестокая сеча, я сказал с подчеркнутым удивлением:
– Что вы, герцог! Вовсе нет.
– А что?
– Предлагаю, – сказал я, – судить его прямо здесь. Разве вам помешает и мое слово поддержки перед общественным мнением лордов? Если и я, посторонний, скажу, что этот человек заслуживает виселицу, то уж точно никто не скажет, что вы осудили на смерть человека из личной мести!
Рыцари за спиной герцога шевелятся, переговариваются. Я видел по их лицам, что меня понимают и поддерживают. Не ради какой-то там справедливости, а просто интересно, как герцог принимает решения, когда не все по его воле.
– Хорошо, – процедил герцог сквозь зубы, – да увидят все, что мои решения справедливы!..
– Сэр Фонтане, – сказал я громко, – предстаньте перед судом! В смысле, вот здесь, между нами и герцогом.
Не оглядываясь, я чувствовал, как в рядах моих рыцарей пошло шевеление. Мимо меня проехал и остановил коня между нами на равном расстоянии Фонтане, подчеркнуто спокойный, прямой, на лице уже нет веселья, но нет и страха.
– У нас идиотом может назвать каждый, – объяснил я, – а вот преступником – только суд! Мы здесь остановились затем, чтобы выслушать ваши…
– Признания, – сказал герцог.
– Объяснения, – уточнил я. – А лучше, показания. Решение, принятое нами с герцогом, будет окончательное и не подлежащее никакой апелляции.
Фонтане поинтересовался:
– Что такое апелляция?
– Апелляция, – объяснил я, – когда просите один суд проявить неуважение к другому суду. Но мы с герцогом преисполнены уважения как друг к другу, так и к другим благородным лордам королевства, так что, вы понимаете прекрасно, если не дадите нам ясных и понятных объяснений, что там у вас случилось, виселицы на этот раз не избежать. И апеллировать будет не к кому.
Герцог уловил раздражение в моем голосе, улыбка чуть-чуть проступила на его худом лице и тут же пропала. Его военачальник почему-то старается не смотреть на Фонтане, как и тот не смотрит на герцожью правую руку.
За моей спиной граф Гатер сказал тихохонько барону Уроншиду:
– Видите, сэр Гедвиг, как надо? По-культурному. Что не так – сразу в суд! А у нас сразу в морду.
– Дикие у нас места, – ответил барон печально. – Ничего, наш сэр Ричард уже продвигает культуру в рыцарские массы.
Фонтане выпрямился в седле, все насторожились, он вздохнул и ответил дерзко:
– Вообще-то мне сказать нечего.
Герцог произнес обрекающим голосом:
– Признаешь ли ты, что соблазнил мою дочь?
Все замерли в ожидании ответа. Фонтане подумал, бросил взгляд исподлобья, тяжело вздохнул.
– Увы.
– Что «увы»? – потребовал герцог люто.
– Ваша дочь слишком… красива. Я не устоял.
– Соблазнил? – повторил герцог с нажимом.
Фонтане прямо посмотрел ему в глаза.
– Зачем такое слово? А если это любовь?
Герцог вскипел так, что, если бы его не ухватили за руки, ринулся бы с мечом на этого ухмыляющегося наглеца.
– Любовь? Какая может быть любовь к такому ничтожеству?
Фонтане ответил дерзко:
– Любовь не знает меры, границ, сословий. Перед любовью, как перед Господом, все равны.
Герцог, кипя гневом, повернулся ко мне.
– Теперь вы видите?
Я поинтересовался:
– А откуда стало известно, что он соблазнил? Может быть, это только слухи? Сплетни?
Он вскипел:
– У нее живот подпер подбородок!.. Через две недели родит!
– Простите, – сказал я обалдело, – не думал, что так серьезно. Это да, это понятно… Тогда, может быть, заставить его жениться? Все-таки знатного рода, отваги и удали не занимать… Мне он лично не очень нравится, но тем более мои слова заслуживают того, чтобы их принять во внимание… Сэр Фонтане отважно дрался против ваших людей, двух сбил на землю, тяжело ранив или убив, а когда на него бросился большой отряд, благоразумно отступил. Это говорит, что есть не только отвага молодости, но и расчет, что пригодится потом, когда станет командовать большими массами войск.
Герцог нахмурился, военачальник наклонился к нему и что-то настойчиво втолковывал.
– Вряд ли этот человек, – сказал герцог гневно, – способен на семейную жизнь!
Я сказал быстро:
– А что такое семейная? Герой, который проводит полжизни в седле, защищая границы, разве живет ею, навещая жену изредка и всякий раз зачиная детей?.. Для герцога, думаю, такие люди даже полезнее, чем домоседы.
Он морщился, слушая нашептывания военачальника, наконец вперил в Фонтане гневный взор:
– Спрашиваю со всей строгостью, готов ли ты жениться на моей дочери и покрыть ее позор законным церковным браком?
Я видел, как Фонтане заколебался, как дернулся и побледнел воин с повадками военачальника, как вытянули шеи рыцари их отряда. Герцог смотрел требовательно.
За моей спиной донесся шепот графа Гатера:
– Даже если она уродина, лучше жениться, чем висеть в петле!