Он вскрикнул обрадованно:
— Ваша светлость! Позвольте выполнять?
— Действуйте, — разрешил я.
Он умчался, я слышал в коридоре его воспрянувший голос, даже топот изменился. Не помогает львиная шкура — одевай лисью. Но если в лисьей меня не уважают, то мои львиные когти уважать заставят. Или бояться. Что по результатам одно и то же. Одни закон не нарушают потому, что этот нравственный закон у них в душе, а большинство — из страха перед жестоким наказанием. Как результат — на преступление отваживаются совсем уж отпетые.
Думаю, дикие горцы сэра Каспара сумеют внушить достаточное уважение завоеванным. Я не случайно именно ему поручил обеспечивать порядок на улицах, базарах и рынках.
Если здесь милосердие считают слабостью, что ж — могу сыграть и понятнее для вас, олухи.
В коридоре раздались быстрые шаги, ко мне в кабинет заглянул один из стражников, что в коридоре.
— Ваша светлость, — прокричал он, словно мы на противоположных концах дремучего леса, — к вам только что гонец от Барбароссы, ваша светлость!
— Пропусти, — велел я.
В комнату вошел молодой воин, совсем юноша, светлый и быстроглазый, из доспехов только кольчуга с широкими рукавами и до колен, сапоги с простыми шпорами, а на поясе простой короткий меч ратника.
Он быстро и легко преклонил колено, голова опущена, взгляд в пол.
— Ваша светлость…
— Встань, — велел я, — и ответствуй. Как дела у моего дорогого сюзерена и покровителя, которому я так многим обязан?
Он смотрел на меня ясными влюбленными глазами, с почтением протянул увешанный печатями свиток.
— Ваша светлость!.. Его Величество поздравляет вас с неслыханной и невероятной победой. Он рад и счастлив, это все здесь записано!. А еще Его Величество велел передать на словах, что он не подписал бы тот договор… простите, я не знаю, о чем речь, просто передаю дословно… тот договор, если бы не подозревал, что вы спрятали какого-то коня в рукав.
Я сдержанно улыбнулся.
— Его Величество меня переоценивает… Как добирались? У Гиллеберда еще много войск?
Он кивнул.
— Да, ваша светлость. Он блокировал все дороги. Если бы не мой конь, ему нет в Фоссано равных по скорости, и не мои амулеты, оберегающие от чужих взглядов, я бы не пробился через захваченные Гиллебердом земли.
— Гиллеберд хорош, — сказал я с досадой, — только об этом и слышу. К нам докатились слухи о победах при Пертуи и Дуншире, а также большом сражении у Торгэрна…
Его глаза вспыхнули отвагой и юношеской гордостью.
— Это было жестокое сражение, ваша светлость. Мы понесли тяжелые потери, Гиллеберд очень умело руководил своими войсками и, можно сказать, одержал победу. Нам пришлось оставить поле битвы, однако отступил и Гиллеберд, так что сражение будет считаться ничейным.
— Почему отступил Гиллеберд?
Он смотрел на меня чистыми глазами ребенка, который передает то, что ему сказали, еще не понимая смысла сложных слов:
— Его Величество считает, что Гиллеберд потерял уверенность. Он все еще сильнее нас, однако, как сказал Его Величество, он не ожидал, что мы все же выступим… и выступим очень всерьез. Почему-то он не рассчитывал, что Его Величество возжелает защитить свои исконные земли… И еще Гиллеберда поразило, так считает Его Величество, что в войну вступил Варт Генц. К тому же неожиданно мощное сопротивление оказал один из армландских лордов, его владения на границе. Он сковал почти треть войска Гиллеберда, это неслыханно, а когда ему грозило окружение, ушел за стены замка. И оттуда постоянно наносит удары в тыл.
— Герой, — сказал я. — Как его имя?
Он пробормотал:
— Вроде бы Тамплиер…
Я подумал, кивнул молча слушающему стражнику.
— Займись нашим молодым другом, покорми и дай отдохнуть. Я составлю ответ Барбароссе и немедленно отправлю с нашими заверениями в любви, уважении и покорности.
— Слушаюсь, ваша светлость!
Он очень вежливо, даже слишком вежливо, поклонился, явно не простой стражник, возможно, из безземельных рыцарей, и остался на том же месте.
Я спросил непонимающе:
— Сэр?
Он поклонился снова и развел руками:
— Простите, ваша светлость… но надо ли это…
Он замялся, я спросил нетерпеливо:
— Что именно?
— Это вот, — сказал он в неловкости, — с заверениями в покорности… Сейчас уже всем видно, — вы никому покоряться не должны…
Я сказал строго:
— Дорогой сэр!.. Вы что-то недоперепонимаете!.. Его Величество для меня — как отец родной! Я всегда буду чувствовать к нему любовь, уважение и даже покорность, если вы понимаете меня правильно. Как бы ни стал я силен, а он дряхл и слаб, но все равно!