Асмер, хоть и умный, но понял мои слова насчет стены как шутку, кто ж из нормальных мужчин не смотрит на стену с оружием без капанья слюней из пасти и состояния, близкого к оргазму.
- Ну, - поощрил он, - говори. Пока убивать не буду.
- Асмер, - сказал я осторожно, - мы еще когда везли мощи... знал бы, что там камни, кто б меня заставил тащить телегу, как я ее тащил? Так вот ты как-то ругнулся одним нехорошим словом... потом я его слышал от Бернарда... А здесь, когда я пытался у одного спросить, кто такие эти... ну... Асмер, держи себя в руках!... спросить, кто такие оборотники, он меня чуть не убил!
Асмер поморщился, одно дело назвать кого-то дерьмом другое - рассказывать подробно о составе этого дерьма, объяснять цвет и запах.
- Да знаю, у кого ты спрашивал. Уже слышал...
Я поежился.
- Что, все уже знают?
- Да нет, - успокоил он, - просто это мой приятель. У него оборотники увели жену. Нет, не убили, а просто соблазнили и увели. До этого на их ладную семью любовались, ставили в пример, никто бы не подумал, что она может уйти... добровольно. И сколько ему ни объясняли, что оборотники пользуются нечистыми чарами, он все равно в ярости, винит себя, а если удается где изловить оборотника, то он там первый...
- Зачем? - спросил я наивно.
Асмер взглянул с изумлением. Усмехнулся.
- К оборотникам неприменимы обычные нормы чести. Их можно пытать и казнить, несмотря даже на то, что на ином оборотнике могут быть хорошие доспехи и подлинный рыцарский пояс.
- Ого, - сказал я, мотая на ус, что оборотники могут занимать высокие посты. - Жесткая у вас идет чистка рядов.
Асмер зло отмахнулся.
- Если тебе так не терпится узнать о них побольше, иди к Беольдру. Хотя не знаю, зачем тебе такая гадость! Их надо убивать, убивать и убивать, как только увидишь.
Мое сердце радостно застучало.
- А где этот Беольдр? Во дворце?
- В оружейной, понятно, - буркнул Асмер. - в королевской. - Еще не спит?
- Я не знаю, ложится ли он когда вообще!
Гремя железом, он прошел в дом, я слышал за дверью радостные восклицания слуг. А я тихонько выскользнул из дома. Где находится главная королевская ружейная, уже знаю, видел.
У меня все-таки чересчур современное представление о королевстве, королях и всем, что с ними в сцепке. Элитное даже, а то и элитарное. Подсознательно королевскую оружейную я представлял как петербургский арсенал времен Петра Великого, а то и Николая Второго, забыв, что королевства в Европе в основном бывали мельче и беднее скотного двора захудалого русского помещика, но все-таки гордо звались королевствами. Это у нас княжества занимали территории, где могли бы разместиться пять Франции и семь Англии, не говоря уже про всякие Нидерланды, и армии могли выставить по сто тысяч человек, в том числе конные, пешие и морские силы, но с русской уничижительностью перед иностранным именовались всего лишь княжествами...
Королевская оружейная занимала небольшой одноэтажный дом, продолговатый, с решетками на окнах. В ней пахло железом и смертью. Чтобы в нее попасть, пришлось пройти через две просторнейшие кузницы, где в багровом тумане страшно лупили по багровым полосам железа огромные молоты. От могучих фигур молотобойцев несло таким жаром, словно их тоже недавно сковали из раскаленного металла. Подручные то и дело уносили исправленное в оружейную, а оттуда несли, как я понял, на перековку. Плечи передернулись, все железо хранит следы от рубящих, колющих, клюющих ударов, а то и вовсе смяты неведомой силой, покрыты окалиной, изъедены глубокими оспинами, будто попали под дождь из кислоты.
В королевской оружейной под стеной расположилось с десяток примитивных станков, за ними трудились десять мастеров и пятеро подмастерьев. Я успел увидеть, с какой скоростью из-под их рук выходят доспехи, кольчуги, шлемы.
Я поспрашивал Беольдра, но королевского брата в оружейной не оказалось. Мое сердце упало, он мог в такое позднее время забрести и в таверну, там, кроме вина, есть и женщины, но мне кивнули на большую комнату на той стороне мастерской. Ее можно бы назвать складом, вдоль стен угрюмо стоят, связанные пучками, как снопы, охапки копий и дротиков, на лавках и широких столах высятся кучи топоров, мечей, кинжалов - уже поправленные, со следами жестоких ударов по железу... а на стенах... на стенах - настоящее оружие!
Я сразу понял, что это и есть оружие героев. Даже я, интеллигент, хуже того русский интеллигент, как бы стыдливо ни открещивался от этого позорнейшего из прозвищ, но и я постоял с раскрытым ртом, глядя на все эти лезвия, рукояти, кольца, на весь этот блеск и всю эту гремящую мощь. Вообще-то сама интеллигентность на человеке - такая тонкая шкурка, а уж разновидность русской интеллигентности так и вовсе тоньше пленки мыльного пузыря, а что под этой пленкой, уже видно хотя бы по мне: убиваю и не дрогаю веком. Даже ресницей не дрогаю.
Из этой особой оружейной вела еще одна дверь, явно в маленькую кладовку. Оттуда, пригибаясь, вышел непомерно высокий человек с черными волосами до плеч. Я вздрогнул и отступил, мужчина оказался на голову выше, неимоверно худ, но широкие плечи и толстые жилы говорили о немалой силе. На широком поясе меч и два ножа.
- Здравствуйте, - сказал я торопливо. - Простите, сэр Беольдр, я вас не узнал сразу. Здесь вы совсем Другой, чем рядом с королем в тронном зале. Собственно, о чем это я? Простите, увидел вас, сразу все из головы выпорхнуло при виде вашего величия... вы, как Царь Петр, что все сам, все сам! И ковал, и лепил, и бороды резал. О вас, ваша милость, говорят, что вы самый большой знаток того, что делается за стенами Целости.
Беольдр хмыкнул:
- Так говорят?
- Да, - солгал я снова, а потом подумал, что это, возможно, и не ложь вовсе. Не знаю только почему...
Беольдр смерил меня недружелюбным взглядом.
- Потому, что только я могу общаться с нечистью и не пачкаться! Понял? Конечно, кто-нибудь может еще, я не один такой, но король не хочет рисковать. Священник сказал, что к алмазу никакая грязь не пристает! Понял?
- Понял, - ответил я с великим уважением. - Вы в самом деле... подвижник!
- Что-что?
- Я говорю, - сказал я торопливо, - что уйти в пещеру и там предаваться аскезе могут многие... ну, пусть не многие, но все-таки таких десятки, если не сотни. Но жить среди людей, среди не совсем чистых и не совсем честных, среди толстых распутных баб и оставаться целомудренным... Я преклоняюсь, сэр! Он с небрежностью отмахнулся.