Она широко распахнула глаза.
– Меня? Защищать?
Я пояснил с неловкостью:
– Пришлось сказать, что ты из знатного рода. Но тебя выкрали еще младенцем злые колдуны, и ты росла в чужом замке вместе со слугами. Надо же объяснить мозоли на твоих ладонях.
Она посмотрела на свои розовые ладошки.
– Мозоли? Нет у меня никаких мозолей.
– Правда?
– Конечно, – ответила она. – Уж от мозолей-то я умею избавляться! Сэр Ричард, я уже выздоровела. Мне очень стыдно, что я в вашей постели, как свинья неблагодарная!.. Что подумают? Мне нужно вниз, к челяди. Я буду работать, я все умею делать! Я не буду в тягость...
Я отмахнулся.
– Знаю. Но ты не в тягость. Это я себе прощение так зарабатываю.
Она округлила глаза.
– Прощение? Вы?
– Не трясись, – сказал я почти грубо, – не перед тобой, а перед Богом и потомками. Кого повесил, кого зарубил, кого велел удавить или утопить – забудется, житейские мелочи, все так делают, а вот тебе помог – зачтется. И даст возможность говорить о моем человеколюбии и необыкновенной гуманности. Возможно, только это и останется. Мало кто скажет, чем велик Архимед, а вот что голым бежал по Сиракузам...
Она растерянно хлопала глазами, потом ее личико прояснилось.
– Ой, так вы это потому, что вам так надо?
– Ну да!
Она с облегчением вздохнула.
– Как хорошо! А то я уж себя изгрызла, что ни в жисть не расплачусь за такое... такое...
Я погладил ее по голове.
– Вот видишь, снял с твоей души камешек. Теперь бы кто с моей снял... Ладно, отдыхай, скоро и ты понадобишься. Сколько той зимы... тьфу, прицепится же!..
Она сказала робко:
– Я похожу по замку, можно?
– Иди, – разрешил я, – а то уже чувствуешь себя в такой же камере, верно?
Она покачала головой, улыбнулась печально и чуть-чуть хитренько.
– Нет, здесь хорошо. Но чтоб другие девушки не подумали, что я заняла вашу постель и никого в нее не пускаю.
От камина несет горячим сухим воздухом. Березовые поленья горят долго, от них всегда такие крупные и радостно-пурпурные угли. Вдоль стен ровно и мощно источают свет горящие фитили в круглых чашах.
А на столе меня ждет удивительная карта, на которой опасаюсь что-то отмечать или черкать: вдруг да отразится в реале.
За окном блеснул свет, словно солнце прорвалось сквозь тучи. С неба пал узкий луч света, настолько радостный и сверкающий, что сердце ликующе подпрыгнуло. И почти сразу по лучу вниз скользнула блистающая, как первозданный свет, человеческая фигура.
Ангел, а это явно ангел, плыл по воздуху прямо на замок. На миг каменная башня заслонила плазменную фигуру, тут же огненный ангел вынырнул с этой стороны, а затем, пересекши двор по воздуху, вошел в каменную кладку донжона.
Я отпрянул от окна, а из стены вышел в плазменном огне ангел в полтора раза выше самых рослых людей на свете. За плечами отливающие золотом огромные прекрасные крылья, мне показалось, что он весь из плазменного света, настолько блестящ и сверкающ, хотя его свет не режет глаз. Доспехи изумительной работы, на широких грудных пластинах панциря горят маленькие солнца, в поясе изящен, через плечо шитая золотом перевязь, но оранжевый огненный меч обнажен, ангел держит его в руке красиво и гордо.
Он взглянул мне в лицо, я онемел, лицо безукоризненное, а глаза как два солнца, смотрят мне прямо в душу. Вокруг бестелесного тела бурлит уже не море, а океан звездных энергий, но я не ощутил опасности, ведь это ангел, это его стихия.
– Сэр Ричард, – произнес он могучим красивым голосом, я ощутил его дружелюбие, покровительство и дружеское напоминание, кто он есть, и что его обращение нужно принимать иначе, чем слова гонца любой важности. – Сэр Ричард, тебе послание...
Я сглотнул ком в горле.
– От кого?..
Лицо ангела почти неразличимо, помимо солнечных глаз, вижу только безукоризненной формы высокие скулы и широкий подбородок, что создают общий облик существа, рожденного повелевать. Еще я рассмотрел, как губы слегка изогнуло в усмешке.
– От кого? Такое должен чувствовать сердцем.
Я прошептал:
– Неужто... от Самого?
Из плазменного огня прозвучало:
– Сердце твое чует, хотя сам ты и полон сомнений.
– И что... за послание?
– Ты должен укрепить свою власть, – прозвучало из плазменного сияния. – Заставить покориться твоей власти непокорных лордов! И когда вся Армландия будет под твоей твердой рукой, ты должен добиться мира и процветания на отныне своих землях.
– Выполню, – сказал я и поспешно поправил себя, – постараюсь.
– И когда обеспечишь сытость и благополучие, ты должен просветить народ, обучить грамоте! Неважно, благородный или неблагородный восхочет учиться...
– Грамоте? – переспросил я. – Но ведь Иисус говорил, что блаженны как раз тупые и темные. Они, дескать, самые умные... где-то там глубоко внутри, потому их и возьмут в рай. А всякие умники будут гореть в аду.
Ангел кротко молвил:
– Иисус был Сыном Божьим, но все-таки от земной женщины. Кроткой, милой, богобоязненной и красивой, что, как вы понимаете, сэр Ричард, подразумевает некоторую... гм... туповатость, что в женщинах особенно хорошо и ценно. Все мы предпочитаем... гм, красивых, а если учесть, что все люди созданы по образу и подобию...
– Понял, – прервал я. – Господь Бог сам предпочитает туповатых. Нет, мужчин он предпочитает умных, а женщин... милых и щебечущих. Так что Иисус...
– ...был не прав, – мягко закончил ангел. – Ученье – свет, а Иисус по своей молодости полагал, что приятная полутьма лучше... Потому грамотность – одна из приоритетных задач. А также свобода, свобода, свобода! Человек должен реализовывать ее во всех направлениях...
Я слушал, слушал, уже все понятно, сердце стучит, самому страшно до жути, но в то же время задиристость берет верх, а также негодование, что меня стараются обвести вокруг пальца.
Ангел продолжал нравоучать, как я должен себя хорошо вести, это вообще ни в одни ворота, хочу и буду самодуром, я зевнул и сказал с предельным равнодушием, какое сумел изобразить: