Отец Силеверстиус приблизился с крайне озабоченным лицом и тревожными глазами.
– А затем?
– Поздравляю, – сказал я.
– За что?
– Вы молча спросили меня, – объяснил я, – как доставим их к тем шпалам, что вы уложили… Грузите! Я все покажу.
Монахи все так же молча, вот уж где дисциплина, брались за рельсы, краснели и багровели, к ним подключались собратья, и наконец опытным путем определили, сколько человек нужно, чтобы поднять один рельс и уложить на платформу.
Отец Силеверстиус тоже хватался за блестящий металл, напрягал мускулы так, что на красном от напряжения лице вздувались вены.
Бобик поднял морду и начал прислушиваться, затем ринулся к проходу обратно.
– Продолжайте, – велел я монахам. – Отец Силеверстиус, следите за порядком.
– А вы?
– Сейчас вернусь.
Бобик пронесся по тоннелю с ячеистым потолком, дверь раздвинулась в Большой Тоннель. Караваны все так же идут в обе стороны, мы увидели удаляющуюся фигуру отца Удодерия с отсапывающимся мулом в поводу и двух монахов могучего сложения.
Я закричал, замахал руками. Они обернулись, на лице отца Удодерия отразилось изумление и облегчение.
– Ваша светлость! А мы поспешили вослед вам и нашим братьям…
Один из монахов пробасил:
– И не могли понять, куда все делись…
– Не тревожьтесь, – успокоил я. – Идите вот сюда.
Проходящие мимо торговцы опасливо заглядывали в новый проход, мы поспешно пропустили отца Удодерия и монахов вперед, дверь за нами захлопнулась.
Все трое громко ахнули, когда открылась исполинская пещера, но взгляды зацепились за фигуры работающих монахов под руководством отца Силеверстиуса.
– Отец Удодерий, – сказал я торжественно, – вы старший, берите бразды в свои руки.
– Что нужно делать?
– Всего-то погрузить на вот ту телегу вон те штуки, – объяснил я. – Телегу называют платформой, а те длинные стальные полосы – рельсами. Братья уже грузят, все правильно, но все равно следите. Мы такие, что-то да напортим с наущения Врага рода людского.
Монахи продолжали трудиться, я посматривал опасливо, а когда платформу погрузили до половины, вскинул руку.
– Стоп!.. Для первого раза – хватит. Потом посмотрим. А сейчас давайте выкатим в Тоннель…
Отец Удодерий распоряжался быстро и уверенно, он раньше других ухватил идею поворотного круга, и когда платформу выкатили в Тоннель, размахивал руками и кричал, чтобы толкали только одну сторону, еще, еще… стоп, совпало!
Купеческий народ шарахался в испуге, лишь присутствие монахов удержало от паники. Торопливо прижимались к стенам, а когда монахи уперлись в платформу, а та стронулась с места, хоть и с великой неохотой, купцы закрывали глаза и шептали молитвы, отгоняющие нечистую силу.
Платформа сперва шла тяжело, потом разогналась настолько легко, что одни на ходу крестились, другие бормотали молитвы, а один из молодых ухитрился запрыгнуть наверх на груду рельсов и широко улыбался, счастливый от собственной безумной отваги.
Впереди несся Бобик, разгоняя народ. Платформа грохочет, монахи кричат, подбадривая друг друга, купцы едва успевают отпрыгивать, убирать коней, кого-то все-таки задели, сзади был крик и жалобное ржание, но впереди блеснул свет, начал приближаться и расширяться.
Я закричал предостерегающе, отец Удодерий заорал еще громче, в платформу вцепились, как муравьи в крупного жука, убегающего со всех ног, кое-как остановили у самого выхода.
Отец Силеверстиус покачал головой, перекрестился.
– Я сперва не понял, – сказал он чистосердечно, – зачем надо было остановиться! Совсем дураком стал.
Отец Удодерий пробормотал озабоченно:
– Если бы эта повозка соскочила…
– Ничего, – ответил я бодро, – вагами поставили бы на рельсы, не так уж и трудно, хотя попотели бы изрядно. И опыт сын ошибок трудных… Зато запомнили бы. Давайте прослежу, как будете укладывать. Расстояние между рельсами знаете, просто выдерживайте в точности, как лежат в Тоннеле. А вот костылями прикреплять я вас поучу…
Отец Удодерий смотрел в великом изумлении.
– Вы?
– А что? – ответил я бодро. – У нас это работа для благородного сословия! За честь забивать костыли в шпалы идет борьба, отбор жесткий! Это доверяется только членам королевской фамилии, детям герцогов и графов, в редких случаях допускают баронов, а то и виконтов, если совсем уж на безбароньи, но это если уж очень надо срочно, а объем работы большой.
Две рельсы уложили, между ними мерная доска, рабочие сгрудились, а я, взяв молот, лихо замахнулся. Отец Удодерий лично держит в клещах с длинными ручками железный костыль.
Первым ударом я вогнал чуть-чуть, намечая место, затем тремя забил так, что тот коснулся шляпкой основания рельса, а последним прижал плотно.
– Вот так, – объяснил я, – с обеих сторон каждой рельсы. Или каждого рельса, кто как хочет.
– А как правильно? – спросил отец Силеверстиус.
Я отмахнулся.
– Как начнете говорить, так и войдет в норму. Отец Удодерий, я жду второй костыль…
Укрепив рельсу на одной шпале, я передал кувалду рабочему, который внимательнее всех следил за моими движениями, и, оказалось, не ошибся. Тот сумел забить костыль, затратив на один удар меньше меня.
Я похлопал его по плечу.
– Еще не барон?
Он покачал головой.
– Нет, ваша светлость…
– Будешь, – пообещал я. – Труд – это дело чести, дело славы, дело доблести и геройства. Так сказал дядя Джо, а он знал, что говорит, когда принял королевство с деревянной сохой, а оставил… Отец Удодерий, если рельсы здесь сгрузят, я смогу с вами еще разок смотаться за новой порцией!
На второй раз платформу загрузили втрое больше, а чтобы столкнуть с места, пришлось воспользоваться рычагами, но потом снова все пошло настолько легко, что опять разогнали чересчур, а затем тормозили так, что из-под подошв повалил дым.
Отец Удодерий сказал устало, но со счастливой улыбкой:
– Ваша светлость, по таким штукам даже без паровоза перевозить легко!
– Сперва можно на конской тяге, – согласился я. – У нас тоже так было. Называлось конкой. Зато когда поставим паровоз…
– Что будет? – спросил он с опасливым восторгом.
– Увидите не только тягловую мощь, – заверил я, – но и скорость!
Отец Удодерий, как истый цистерианец, прошелся вдоль уложенных рельсов и тщательно промерил заготовленной меркой, похожей на швабру с длинными концами, расстояние между ними.
Лицо его становилось все задумчивее.
– Вас что-то тревожит? – спросил я любезно.
Он мотнул головой.
– Нет-нет… Просто подумал…
– Что?
– Если расстояние между рельсами сделать шире, – проговорил он с неуверенностью, – тележки можно будет делать просторнее… А это значит, груза повезут вчетверо больше.
– Думаете верно, – ответил я.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы взяли это расстояние наугад? Или были какие-то основания?
Я вздохнул, не зная, как объяснить, что вообще-то нет единого стандарта для ширины железнодорожной колеи. На Западе взяли размер между колесами обычной телеги, но когда к русскому царю пришли наши инженеры с вопросом, какой принять стандарт в России, вот, дескать, на Западе принята стефенсоновская колея, но вообще-то узковата для России, не сделать ли шире… Шире, удивился резонно Его Величество, на хрен! И потому теперь в России железнодорожная колея на девять сантиметров шире международной.
– Основания веского не было, – ответил я, – но у нас редко когда что-то создается… заново, что ли. Расстояние между рельсами – это расстояние между колесами, что пойдут по ним. А между этими колесами абсолютно то же самое, что у привычных нам телег. Так что особенно не придется перестраивать промышленность. На рельсы поставим те же телеги с той же привычной тележной осью. У колес только чуть-чуть изменим краешек.
Он посмотрел на меня несколько странно, где восторг и сомнение перемешались, покачал головой.