Женщина с плачем уже поднимает мужчину, тот весь в лохмотьях, кровь хлещет из перебитого носа и расквашенных губ, сам хрипит и с перекошенным лицом хватается обеими руками за грудь.
Я спрыгнул с коня, подобрал меч и старательно вытер запачканное лезвие об одежду убитых.
Женщина взглянула с ужасом на лице.
— Спасибо… ваша милость!
Но в ее глазах оставался страх, я могу оказаться зверем и похуже, чем эти оборванцы, что и разбойники-то липовые.
Я отмахнулся.
— Пустяки…
— Ваша милость, наши жизни в ваших руках!
Я подошел к мужчине, опустил ему на плечо руку и чуть подержал. Его искаженное болью лицо на глазах изменилось, он посмотрел на меня с испугом.
— Ваша милость…
— Отдохни чуть, — сказал я, — и можете ехать. Кости целы, а мясо заживет.
Пес наконец поднял зад от земли, подошел к ним и обнюхал. Они закрыли глаза в ужасе и даже приподнялись на цыпочках, будто старались оторваться от земли и взлететь повыше.
Я вскочил в седло.
— Бобик!.. Рядом!
Арбогастр сразу пошел карьером, ветер засвистел в ушах. Женщина и ее мужчина сейчас соберут вещички, обойдут убитых и снимут с них все ценное, начиная с сапог и башмаков, порадуются удаче, а я вот, дурак, сразу повеселел, будто чего-то в самом деле стою. Спас двух оборванцев от других оборванцев, это вроде бы перевешивает то, что про… в общем, продул с треском, будто после касторки, огромную страну.
От земли пошел редкий неопрятный туман, ветер иногда разгонял его, однако не рассеивал, а комья сбивались в кучу и катились, пока не застревали в кустах. Холодный и отвратительно сырой ветер все время дул навстречу, даже когда Зайчик шел шагом.
Мне показалось, что мгла начинает сгущаться, как при солнечном затмении, но это всего лишь черные тучи укрыли небо в несколько слоев.
Впереди показались крыши домов, мы выметнулись на околицу, я придержал арбогастра, на земле в лужах крови несколько свирепо растерзанных трупов, над ними громко рыдают женщины. Дети ревут и прячутся в их подолы, мужчины угрюмо сжимают кулаки и грозно хмурятся.
За спиной послышались окрики, там нестройная толпа, вооруженная кольями, топорами, вилами и косами, волнуется и потрясает своим грозным оружием, перед ними размахивает руками приземистый и грузный мужик с черной разбойничьей бородой.
— Доколе будем только прятаться? — орал он. — Мы что, овцы?.. Доколе, я спрашиваю?
Кто-то возразил несмело:
— Дядя Джон, мы ж не прячемся уже…
— Отбиваемся! — крикнул мужик, которого назвали Джоном. — А нас уже сколько?.. Вон старгатцы влились в нашу деревню, мы теперь село, а не деревня!.. Почему трусим?
Я пустил коня к ним ближе, мужик замолчал и посмотрел на меня с надеждой.
— Тролли? — спросил я.
Он выкрикнул в ярости:
— Зеленомордые опять напали ночью и выкрали скот!.. А еще и убили двоих, вот с краю мой свояк лежит с разорванным горлом!
— За свояка надо мстить, — согласился я.
— А как же, ваша милость!
— И что надумали?
Он прокричал:
— Надо наконец-то самим пойти на них!
— Ого, — сказал я. — А что, их там кучка?
Он фыркнул.
— Не кучка, но они не живут большими племенами. Их там не больше десятка самцов и три-четыре десятка самок с детенышами. Раньше жили охотой, а теперь повадились нас грабить!.. Это легче, мы же хуже овец!
Парень, что пугливо держится в сторонке от толпы, возразил:
— Но мы все равно богатеем, дядя Джон!
Он зыркнул на него злобно и с отвращением:
— Умолкни, трусливая тля!.. Мы, люди, должны смести их с лица Земли! Чтобы наши внуки жили спокойно!
Я поинтересовался:
— А где зеленые?
Он протянул руку в сторону леса.
— Вон там! Даже не прячутся. Сразу же за первыми деревьями. Солнца не очень любят, жабы проклятые!
— Высыхают быстро, — объяснил я.
— Вот-вот, а в дождь так и вообще ходят у нас между домами, скот забирают!.. А наши сидят за дверьми и дрожат, на все крючки и запоры закрываются.
Я сказал:
— Тогда действуйте! Я здесь проездом, но мне как раз в ту сторону. Помогу.
Мужик посмотрел на меня недоверчиво.
— Хорошо, если так. Спасибо на добром слове! И один такой… с мечом и луком — помощь… Эй, парни, двинулись! Не расходиться, держаться вместе, прикрывать друг друга!..
Он поехал сбоку, поглядывая, как они двинулись молча, злые и решительные, сжимая в руках крестьянское оружие.
Мужик оглянулся на парня.
— Ты остаешься?
Я сказал ему:
— Оставь этого политкорректника.