Сэр Будакер, в отличие от всех, достаточно церемонно попросил разрешения отбыть в пожалованную ему землю. Этот никогда не забывает скрупулезно напомнить, что это не его земля, а все еще моя, только пожалованная ему в пользование, выгодно отличаясь от остальных, что буквально с первого же дня начинают чувствовать себя не управителями, а полными хозяевами.
— Конечно, — сказал я с готовностью, — конечно, сэр Будакер! Вы сделали очень много. Если бы все так служили Отечеству, у нас была бы держава от можа и до можа. Приводите в порядок земли, я прекрасно помню, вам досталось довольно запущенное хозяйство…
Он скромно улыбнулся.
— Но достаточно обширное, сэр Ричард. Спасибо! И земли там плодородные.
— Вы еще понадобитесь, — пообещал я. — Возможно, скорее, чем думаете…
Он всмотрелся в мое лицо.
— Из-за женщины?
Я удивился:
— Какой?
— Которую отняли у сэра Арлинга. Или Кристофера, не помню.
Я отмахнулся.
— Я уже и забыл о ней. У меня более грандиозные планы. Теперь моя женщина — Армландия! Прекрасная и гордая, самолюбивая и неблагодарная, но я хочу заботиться только о ней.
Он вздохнул с облегчением.
— Я рад, что ошибся. А то уж подумал…
Я сказал усталым, разочарованным голосом мудрого человека:
— Сэр Будакер, вы же прекрасно знаете, что все женщины одинаковы…
Он серьезно посмотрел на меня с таким видом, словно всерьез ожидает услышать что-то умное.
— Все ли?
— Все, — ответил я решительно.
Он проговорил осторожно, явно колеблясь:
— Ах, сэр Ричард… если бы я не боялся разбередить вашу рану, я бы напомнил…
— Что? — спросил я настороженно.
Он посмотрел с вопросом в глазах, насколько я крепко стою на задних конечностях, сказал мягко:
— Напомнил бы о леди Беатрисе. Вы страдали, сэр Ричард, не отпирайтесь!
Я оцепенел на мгновение, по телу прошла волна, сладкая и болезненная одновременно. Перевел дыхание и ответил уже медленно:
— Там иначе…
Он покачал головой.
— Насколько? Если все женщины одинаковы?
— Леди Беатриса не женщина, — выговорил я наконец. — Я увидел в ней личность. А женщины в самом деле одинаковы все. И потому нам проще пойти воспользоваться служанкой, чем сперва исполнить хоть какой-то сложный и ненужный, если честно, но почему-то обязательный ритуал с ее госпожой. Я был в непуганом краю дураков, которым ничего другого в жизни не осталось, как заниматься этим самым делом. Так вот они, чтобы как-то заполнить пустоту… ибо человек нуждается в чем-то выше, чем простое совокупление!.. придумали сложнейшие ритуалы по обольщению, соблазнению… потому что в конце всех этих ухищрений всех нас ждет простой и незатейливый коитус, как у собак. Так вот, чтобы не как у собак, долго и очень изощренно сперва играют, приближаясь к этому простенькому коитусу мелкими шажками, распаляя себя ожиданием!
Он пробормотал:
— Непуганом краю дураков… Хорошо звучит! Но не поверю, сэр Ричард…
— Во что?
— Что вы их не попугали.
Я отмахнулся.
— Попугал, как без этого? И не хотел пугать, но так получилось. Из меня пугатель куда лучше получается, чем государственный деятель с мудрым взором и отеческой улыбкой. Так вот женщины ниже пояса все одинаковы. Как и мы, кстати. Различия начинаются выше.
Он изрек глубокомысленно:
— Да, сиськи у всех разные…
— Я не о сиськах, — сказал я сердито. — Хотя, конечно, сиськи — это важно. Сиськи — лицо женщины. Но если она личность, то даже размер сисек как-то уходит на другой план. Женщину начинаем ценить за то, что у нее выше женщины! Как и нас ценят не за то, какой размер у нас в штанах… Господи, мы даже жеребцов ценим за их силу, выносливость, скорость, а уж людей? В леди Беатрисе меня поразила сила духа… в такой маленькой и хрупкой женщине дух, как у исполина! У меня душа рвалась… и до сих пор капает кровью, когда это хрупкое существо сталкивается с трудностями и преодолевает их сама, не желая быть в роли всего лишь женщины, игрушки в руках сильных мужчин! Только такие достойны любви и восхищения. А те, которые просто женщины… Ну, не знаю, для гаремов разве что?
Он улыбнулся, отступил с поклоном.
— Отбываю в спокойствии. Как только понадоблюсь, шлите самого быстрого гонца!
— Спасибо, сэр Будакер. Я в вас уверен. И вы в свою очередь можете на меня полагаться.
Глава 3
В типографии сильно пахнет смолой, красками, вареной бумагой, ее готовят из тряпок, мощно и безостановочно потрескивает пресс. Несколько могучих мужчин, обнаженных до пояса, ходят по кругу, как волы на мельнице, поворачивая гигантское колесо с выступающими рукоятями.
Я сделал знак, чтобы работу не останавливали, мне кланялись, не отрывая рук от колеса, навстречу заспешил Миртус, тоже кланяясь часто и пугливо моргая.
— Натворил что? — спросил я негромко.
Он помотал головой.
— Нет-нет, ваша светлость! Все хорошо, даже опережаем график!
— Так чего ты какой-то?..
Он спросил жалко:
— Какой?
— Не такой, — ответил я. — Нет в тебе фильдеперсовости!
— А что это?
— Не знаю, — признался я. — Слышал как-то… Слово больно красивое. И таинственное, как марципан или еще что-то волшебное.
Он понурился.
— Какой из меня фильдеперсовый?
Я сказал с неудовольствием:
— Миртус, все хочу спросить, что ты какой-то тихий и пришибленный? Никогда от тебя не услышишь ни возражений, ни даже подсказки.
Он ответил с поклоном:
— В старых книгах сказано: если ты мудр, не противоречь богачу, правителю, ребенку, старику, аскету, мудрецу, женщине, дураку и учителю.
Я добавил нравоучительно:
— И гроссграфу. Но обсуждать с ним и спорить можешь и должен! Даже обязан, это твое гражданское право… Надо будет как-нить на досуге составить свой кодекс Юстиниана. Не перечить, а спорить! Спорить можно, понял?..
Он переспросил несколько растерянно: