– Как истинный демократ, я верю в рыночные отношения и в здоровую экономику. Потому с окрестными лордами договоримся на понятной и правильной основе, как заключали договор волки с овцами, благодаря чему выжили те и другие: мы не будем есть их траву, а за это они будут добровольно поставлять нам свое мясо. А также кожу, вино, доски, будут копать для нас железо, медь... и платить налоги. С последними я обещаю послабления весьма значительные.
Сэр Макс подпрыгнул, глаза блеснули, как звезды.
– А что, – спросил он, понизив голос, – удалось найти сокровища Эстергазэ?
Я подумал, что проще согласиться, чем раскрывать тайну своего амулета, ответил, тоже понизив голос:
– Представьте себе, эта сволочь столько нахапала... Даже не представляю, где он набрал столько золота высшей пробы!
Он вздохнул завистливо:
– Да, некоторым везет.
Альбрехт сказал трезво:
– Дорогой сэр Макс, это не везение.
– А что?
– Барон Эстергазэ не спал, не ел, а только думал, где урвать еще. Такое впечатление, что его там на Юге здорово обидели. Знаете, так бывает, когда стараешься доказать гадам, как неправы они были... А вы, любезный сэр Макс, по большей части пьете да по бабам! Так что если и разбогатеете, то у вас это будет как раз везение. А у барона – успех.
– Закономерный, – добавил я. – Ну, вы поняли, на что я намекиваю. Работать надо, ребята.
Сэр Макс вытянулся, с готовностью откозырял.
– Я вспомнил, у меня есть неотложная работа.
– Идите, сэр Макс, – сказал я милостиво. – Сэр Альбрехт пошутил насчет пьянства. Мы все видим, что вы, как рыцарь в походе, и капли в рот не берете!
Макс покраснел, как молоденькая девушка, сказал польщенно:
– Спасибо, сэр Ричард!
Сэр Альбрехт вздохнул.
– И у меня дела... Кто сказал, что зимой делать нечего?..
И все-таки он задержался в дверях и посмотрел на меня с немым вопросом. Мол, мы ж нахапали, теперь всю зиму жрать и пить в три горла, а если нет, то... что-то замышляется?
Я сделал каменное лицо, он вздохнул и вышел.
Глава 2
Зима наступила, если считать по морозам, задул колючий ветер, но земля остается черной, застывшей в тех рытвинах и колдобинах, в каких застал ночной холод. Небо приблизилось к земле, серое, угрюмое и безрадостное, теперь нависает прямо над головами, словно каменный свод тесной пещеры.
Воины, что сопровождали леди Беатрису, вернулись и доложили, что все в порядке, госпожа уже в Скворре, там ликование, а они даже не остались ночевать, сразу обратно.
– Зря коней загоняли, – сказал я тускло, – все равно теперь до весны без дела...
Старший заметил почтительно:
– Мы спешили доложить, что леди Беатриса уже дома.
– Спасибо. Отдыхайте...
Сам я бродил по замку, впервые чувствуя полнейшую растерянность от того, что ничего делать вроде бы и не надо. Зима – это спячка, терпеливое ожидание весны, когда все проснется, оживет и зачирикает. Зимой я должен собраться и, как говорил князь Горчаков, сосредоточиться.
Но... на чем? Хотя это моя вторая зима здесь, в этом мире, но тогда я был простым потребителем, от меня ничего не зависело, зато я мог драть глотку и возмущаться, что это не так, то паршиво, и вообще все хреново, куда только власти смотрят? Но сейчас власть – я. И от меня зависит, как переживут суровую зиму мои рыцари и вообще подпавшие под мою власть земли с населяющими их крестьянами, ремесленниками, купцами и церквями.
Крестьяне всю зиму, как понимаю, неспешно чинят хомуты, седла, уздечки и прочую сбрую, ремонтируют телеги, колеса. В кузнице звенит железо, а сквозь щели блистает багровый огонь: там готовят на весну плуги и бороны. В домах женщины прядут, шьют и вяжут, мужчины сучат дратву. А что делать мне?
Даже замок барона Эстергазэ не такой, как те, старой работы, в которых я побывал. В этом нет того, без чего невозможно представить себе нормальные замки, а также любые древние дома, болота, кладбища, руины – привидений. Или хотя бы призраков. Простой народ панически страшится призраков, хотя, как мне кажется, большей частью напрасно. В основном призраки безобидны, разве что иногда докучают стонами, жалобами или звоном призрачных цепей. Но пообщаться с ними бывает очень полезно, знаю по себе.
Дни потянулись тупые и серые, я смутно понимал, что надо заняться чем-то активным хотя бы для того, чтобы выдавить из груди тянущее чувство потери. И хотя мы оба с леди Беатрисой понимаем, что поступили правильно, что есть ценности выше, чем любовь, но обоим очень хреново от такой жертвы.
Однажды, когда лежал, как колода, в покоях на роскошном ложе, а рядом на полу тихо сопел Бобик, снизу раздались крики, топот множества ног, лязг железа. Моя рука уже привычно потянулась к рукояти меча, но понял, что вопли ликующие. Торопливо вскочил за момент до того, как распахнулись двери и вошла громыхающая железом почти квадратная глыба, вся из металла от гребня на шлеме размером с пивной котел и до сапог из стальных колец и золотых шпор.
– Сэр Ричард! – громыхнул мощный голос, под сводами заметалось испуганное эхо. – Все сделано!
Я машинально кивнул, рыцарь обеими руками снял громадный шлем, обнажив вырубленную из серого гранита квадратную голову, где между массивными надбровьями и мощными скулами узкие щели для глаз, а тяжелый массивный подбородок начинается как будто сразу от этих щелей, хотя вроде бы и нос на месте, и гранитные губы тоже намечены именно там, где должны быть.
Он шагнул ко мне с привычной легкостью, хотя железа на нем больше, чем на троих рыцарях. Я обнял гиганта, чувствуя, что рук не хватает: сэр Растер неимоверно широк, плечи разнесены далеко в стороны, да и тонкость талии ему ни к чему.
– Сэр Ричард, – проревел он радостно, – как вы и сказали, барон Гауэр не ожидал нашего стремительно броска! И хотя мы едва волочили ноги, но когда увидели, что мост опущен, а ворота настежь... Как не воспользоваться такой дурью? Словом, замок захвачен, противник частично истреблен, частично брошен в тюремные подвалы. Женщины изнасилованы по священному праву войны, винные склады разграблены... словом, противник перестал им быть.
– Хорошо, – ответил я с чувством глубокого удовлетворения. – Значит, еще один несогласный станет нашим счастливым верноподданным. Вы хорошо поработали, сэр Растер! Отдыхайте.