- У тебя сильные руки, сэр Ричард. Ты крепко держишь меч, тебе повинуется молот древних людей, живших до потопа. Что еще?
Я помедлил, поколебался, сказал, решившись, как будто бросился с вышки в темную воду:
- У меня был гость.
Некоторое время он молчал, только кожа натянулась на скулах сильнее да выступили желваки. Глаза неотрывно смотрели в одну точку.
- И ты... пришел с этим сюда? В Святую Церковь?
- А куда мне еще идти? - возразил я. Он помолчал снова, сказал со вздохом:
- Прости, ты прав. В чем был соблазн Врага?
- Не знаю, - ответил я честно.
- Как это... не знаешь? Что он предлагал? Что сулил? Победы в турнирах? Власть над Зорром? Корону Срединных Королевств?.. Вечную молодость?
Я покачал головой.
- Отец Дитрих, меня на такую мелкую рыбу не поймаешь. Он это знает, даже не предлагал такой дури. По-моему, ему просто интересно со мной общаться.
Он отшатнулся, даже попытался отодвинуться от меня, елозя коленями по холодным каменным плитам. На лице были страх и отвращение.
- Общаться?.. - выкрикнул он и заговорил быстро, торопливо, слова слетали с губ, будто он выстреливал ими: - Не верь, не верь Врагу... У Врага нет ни друзей, ни приятелей! Есть только слуги. Но даже слуг нельзя назвать верными, ибо служат не по совести, а по выгоде! А такие слуги предадут при первой же возможности... Это уловка, сэр Ричард. Ты прав, прости меня!... Враг любого из нас ловит на то, чего тому жаждется. И умеет этим пользоваться как никто другой.
Я поник головой, не мне тягаться с дьяволом, проще новичку в шахматах побить гроссмейстера, а дьявол даже не гроссмейстер, он - абсолютный чемпион, никто лучше его не просчитывает ходы.
- Это моя вина, - сказал я горько. - Моя гордыня, моя спесь!.. Каждый человечек стремится ощутить свою важность... Говорят, такова природа человека. Или, по крайней мере, природа мужчины... Как я хотел, чтобы я что-то да значил в мире! Чтобы меня замечали, со мной считались!.. И вот теперь я оказался... ну очень важным... Мое появление может изменить здешние события, хотя я еще не понимаю как... Меня призвал дьявол, теперь уже не сомневаюсь, но что-то я не хочу играть по его правилам!
- Похвально, сын мой...
- Но, играя по своим, не играю ли я на самом деле по его правилам?
- Почему ты так решил, сын мой?
- Потому что именно он дает свободу! Свободу мысли, свободу чувств, свободу... свободу от всего!
Инквизитор помрачнел, сгорбился еще сильнее.
- Да, - проговорил он с трудом, - вот потому с дьяволом так трудно спорить. И состязаться. Даже самые стойкие из нас немножко... на стороне дьявола.
Я ахнул:
- Святой отче! Как можно?
Он опустил глаза.
- Можно, - ответил он хриплым голосом. - Подумай и увидишь, что это еще как можно.
Я встал, поклонился:
- Спасибо, отец Дитрих. Я постараюсь держаться. Не знаю, что получится, но... постараюсь.
Он тоже встал, лицо его было бледное, изнуренное, глаза запали в темные пещеры. Наши взгляды встретились, он сказал хриплым голосом:
- И еще одно... на прощание.
Я остановился.
- Да?
- Ты честен, но ты чересчур иной... Рядом с тобой всегда ходит беда. Сейчас я могу сказать только, что... берегись соблазнов! Я вижу... слишком часто в твоих видениях возникает женское лицо. У нее карие глаза, а высокие брови почти срослись на переносице...
- Довольно! - вскрикнул я в страхе. Жар опалил мое лицо. - Ни слова больше!.. Довольно я слушал... ненужных слов.
Он с печалью смотрел мне вслед - я чувствовал, а я почти бежал к выходу. Широкие ряды деревянных лавок со спинками мелькали, как шпалы, будто я бежал по тропке между двумя железнодорожными путями.
Дверь в предбанник я захлопнул за собой, похоже, чересчур сильно. Но движение воздуха заставило качнуться в сторону. Я прыгнул наискось, мои пальцы захватили ткань на горячем твердом плече. В глаза блеснуло железом. Отшатнулся, другой рукой в полутьме перехватил кисть, сжал с такой яростью, что хрустнули кости. Но неизвестный яростно брыкался, ударил головой. Страшась, что выхватит нож другой рукой, я сдавил его голову, рванул с силой, а когда разжал руки, тело рухнуло на пол, как вязанка дров.
В бледном свете свечи лицо убитого показалось незнакомым. Я дышал тяжело, сердце колотилось бешено. Я чувствовал страшное напряжение мышц, не успевших излить ярость в схватке. На поясе убитого, ножны для ножа только одни, однако нож я поднял с пола длинный и острый, как бритва.
Я настолько ярко представил себе, как это лезвие входит по самую рукоять в живот, что меня согнуло от резкого приступа короткой острой боли. Толкнул дверь и вывалился в яркий день, залитый утренним солнцем. Тело трясется, на лбу испарина, я чувствовал, что из костела вышел еще более поколебленный, чем когда туда вошел. Душа моя, что уязвлена стала, теперь вообще превратилась в прижженную раскаленным железом рану. Кто и зачем организовал такое нелепое покушение?.. Неужели так быстро все понял и принял меры муж Лавинии?
Слуга встретил меня на пороге дома. Глаза были расширены, он сказал торопливым шепотом:
- Приезжал человек от Беольдра!.. Велел, чтобы вы немедленно...
- Знаю, - оборвал я, - выводи коня.
Он замялся.
- Но...
- Что, - спросил я, - все еще боишься?
- Еще бы, - проговорил он, быстро бледнея, - что это за конь, что камни ест...
- Людей не ест, - сказал я. - Ладно, пойдем. Поможешь одеть доспехи.
Через четверть часа я уже садился на черного, как ночь, гигантского жеребца. Рыцарская попона, рыцарское седло - а прежнее, доставшееся от сраженного Шургенза, оставил в доме. И так слишком много разговоров, хотя сам по себе конь, если только не замечать могучий черный рог в середине широкого лба, - почти обычный боевой конь, разве что намного крупнее. Да еще глаза... Всякий, кто взглянет в это бушующее пламя, начинает креститься, шептать молитвы, трогать нательный крест. В глазах коня полыхает адский огонь, мне всегда казалось, что череп его наполнен горящими углями. Ну, а насчет того, что он спокойно ест камни, я пообещал обоим слугам вырвать им языки, обрезать уши, если кто-то из них разбрякает такую тайну.
Ворота распахнулись - с ленивой грацией я выехал на мощеную улицу; слуга хриплым голосом пожелал мне удачи и тут же налег на створки. Я слышал, как загремел засов. Конь пошел резво: в отличие от меня отоспался и отъелся за эти дни.