В крупных монастырях обычно несколько приоров: главный приор, помощник приора, третий приор, четвертый приор. К какому приору меня могут направить, можно даже не загадывать: был бы пятый или шестой, направили бы к седьмому.
В помощниках у приора также деканы, или, говоря проще, десятники. Они тоже избираются монахами из своего числа, их обязанность — забота о монахах.
Келарь — это эконом, он заботится о продовольствии, одежде и вообще всем-всем, что нужно монахам, контролирует все хозяйство, склады, амбары, производство свечей, меда и все прочее, что делают в монастыре для себя или других.
Из широкого прохода в скальном массиве выметнулся Бобик, за сутки успевший раздобреть, просто слон, а не болоночка, запрыгал вокруг, приглашая сходить вот сюда, нет, сюда, ну что ты не понимаешь…
По запахам я уже чуял, куда зовет, но пошел навстречу ароматам вареной, печеной и замоченной в острых специях рыбы.
Просторная пещера открылась с царственной неторопливостью, столы выплывают один за другим, длинные, как связки плотов, на них цельные и разделанные туши животных, дальше рыба, рыба, рыба…
Монахи с закатанными выше локтей рукавами занимаются составлением блюд, я поклонился вежливо:
— Хорошая работа, братья! Готов променять свое истребление драконов и спасений принцесс на это вот занятие…
На меня оглянулись с довольными улыбками, один сказал веселым голосом:
— Меня зовут брат Лосатый. Хотите заказать что на ужин?
Я помотал головой.
— Жру все, я же человек, а не свинья какая-нибудь разборчивая.
Он улыбнулся.
— Это хорошо, а то некоторые ворчат, что завтра снова постный день, мяса не полагается, а будут только угри, щуки, караси, а также жареные и вареные яйца по дюжине на человека.
— Неплохо, — пробормотал я. — И птица, конечно?
— Разумеется, — подтвердил он. — Птица — не мясо, а скорее рыба, так как Господь сотворил рыб и птиц в один день. Потому птицу можно есть всегда…
— Однако, — сказал я провоцирующе, — Адам и Ева были вегетарианцами!
— Так было, — подтвердил он, — до самого потопа. Вернее, запрет был до самого потопа, но люди мясо ели уже начиная с Каина. Затем Господь все-таки разрешил есть мясо всем, «ибо помышление сердца человеческого — зло от юности его».
Я посмотрел на него с уважением.
— Но вы, я смотрю, запреты соблюдаете?..
Он пояснил:
— Дело не в запрете, что нельзя, а в дисциплине ума и подчинении плоти духу нашему. Говядину можно есть только по воскресеньям, вторникам и четвергам, свинину, а также солонину — по понедельникам, в воскресенье — мясная кулебяка.
— Да, — сказал я с облегчением, — это важно. Это дисциплинирует.
— На ужин, — сказал он, — наши монахи получают жареную курицу и еще порцию жареной свинины. Некоторые жарят мясо на вертеле, этим соблюдают традиции, но мы здесь предпочитаем сковородки.
— Прогресс на марше, — сказал я одобрительно. — Не подскажете, библиотека от кухни далеко?
Он задумался, возвел очи к высокому своду.
— Интересный философский вопрос… Вроде бы книги — духовная пища, а почему-то на самом дальнем от кухни конце! Разве не хорошая кухня крепче всего связывает между собой хороших и одухотворенных книжников?
— И еще хорошее вино, — поддакнул я. — Значит, на самом дальнем конце?
— На этом этаже, — уточнил он. — А то до конца наших владений и за неделю не добраться…
Размышляя, что он имел в виду под такими загадочными словами, я отпихнул Бобика, что рвался сопровождать меня в странствиях, вышел на узкие просторы этажа, где среди пещер, отесанных под залы, встречаются и просто пещеры с неровными стенами и остро торчащими глыбами.
Гастрономию, кстати, тоже изобрели монахи, все они обычно сидят на строжайшей диете, потому изобретают самые разные блюда из тех продуктов, которые им позволены, записывают, составляют сборники рецептов, а такого новшества еще долго не будут знать даже короли.
Острое чувство приближающейся опасности кольнуло, как шилом. Я прыгнул под защиту стены, выдернул меч из ножен и замер, торопливо шаря взглядом во все стороны и на всякий случай прыгая от теплового диапазона к запахам.
Нечто огромное и чудовищно сильное приблизилось, отступило, затем снова появилось вблизи…
Толстая стена напротив выглядит монолитом, да это и есть монолит, но что-то подсказывает, что для чудища на той стороне это не такая уж и серьезная помеха…
Я покрепче сжал рукоять обеими руками, вот опасность ближе, еще ближе… остановилась, начала отдаляться медленно, и словно бы нечто чудовищно злое и омерзительное оглядывается в нерешительности: не вернуться ли, не напасть ли…