Выбрать главу

В полумиле медленно проплыл на высоком холме массивный и величественный замок. Над ним кружила стая угольно-черных на фоне голубого неба ворон. В полной тишине слышалось их злобно-торжествующее карканье. Ясно, замок пуст, давно пуст, такого засилья ворон никто бы не потерпел. У каждого феодала есть ловчие соколы, а для соколов нет любимей дела, чем бить обнаглевших ворон, заставлять летать у самой земли.

Под солнцем блеснули искры, я привычно подумал, что солнечные зайчики пляшут на чьих-то доспехах, обычно выдают приближающегося врага, но затем взгляд вычленил вдали крыши домов, обнесенные высокой стеной. До городка несколько миль, я посмотрел на солнце: еще высоко, можно проехать мимо, ибо чем дальше к югу, тем более вызывающе смотрится яркое одеяние рыцаря-крестоносца, что на Сигизмунде.

Я заметил, что он неотрывно смотрит в сторону. В двух сотнях метров от дороги невысокий холм, на вершине каменный столб, ничего особенного, грубый, вытесанный без всякого изящества. Даже без привычных узоров, которые я оптом называю рунами. Но под столбом...

... под столбом прямо на земле сидит девушка. Сигизмунд, яростно вскрикнув, повернул коня, тот очень неохотно сошел с дороги, дальше потрусил гадкой вихляющей рысью. Мой Вихрь, повинуясь движению колена, пошел следом, ему, как вездеходу, все равно, по какой дороге стучать копытами.

Девушка испуганно вскинула голову, потом в ее глазах появилась смутная надежда. Пышная грива пепельных волос, здоровых и волнистых, падала ей на спину. Из одежды на девушке только затейливого вида кожаные штанишки, очень короткие, больше похожие на шорты. Рядом с нею - крупная цепь, я не сразу врубился, что одним концом цепь прикреплена к массивному каменному столбу, другим - к металлическому ошейнику. Девушка как раз попыталась просунуть пальцы под широкое кольцо, подтащила к подбородку. Крупная грудь тоже приподнялась при этом движении, я определил, что беда постигла эту деревню немалая, не только в России простой народ хитровато старается отделаться подешевле: языческим богам - красной ленточкой на веточку, христианскому копеечной свечкой, президенту - аплодисментами, что вообще ничего не стоят, но раз уж отдали молодую женщину, да еще такую лакомую, от сердца, так сказать, оторвали, то...

- Дикари! - вскрикнул Сигизмунд. - Сатанисты!

- Вряд ли, - возразил я. - Скорее всего, язычники.

- Да какая разница...

Он соскочил с коня и начал бегать вокруг каменного столба, стучать, колотить, вскрикивать, обращаясь то к господу, то совсем другим тоном... уже не к господу. Девушка следила за ним полными надежды глазами. У нее оказалось широкое, очень милое лицо, грубоватое и в то же время красивое той простонародной красотой, как бывают красивы молодые безупречные коровы, овцы, козы. Я сказал, не слезая с коня:

- Ты не прав.

Он обернулся.

- В чем?

- Услышали бы тебя наши неоязычники... ладно, отыди.

Он не понял, но, когда я снял с петли молот, поспешно отпрыгнул, заслонил собой девушку. Молот вылетел из моей ладони с силой, фырканьем, хотя я бросил легонько, видно, застоялся, вернее, зависелся без дела. Сигизмунд наклонился над девушкой, почти навалился, закрывая ее грудью и не только грудью, раздался грохот, треск, столб рассыпался на крупные глыбы.

Сигизмунд снял с гранитного пенька широкое кольцо, похожее на обруч для бочки, только потолще, оглянулся в беспомощности. Я выразительным жестом указал на девушку, потом на седло его коня. Взгляд молодого рыцаря заметался, я сделал вид, что не вижу попыток выкрутиться, и Сигизмунд спросил с некоторой надеждой:

- А что, не подождем чудовище?

- Какое?

- Ну, которому эту прекрасную леди в жертву...

Я пожал плечами.

- Зачем? Может быть, чудовище уже разучилось само добывать пищу. Так бывает, когда выращенных в зоопарке выпускают на волю... Кто знает, вдруг это редкий вымирающий вид? Впрочем, не так это важно, как то, что для простонародья необходимо... гм... чудовище, налоговая полиция или призыв в армию. Чтоб жизнь медом не казалась, а то совсем обленятся! Обязательно нужен внешний враг, это сплачивает, дает чувство плеча. Так что пусть с этим пришлым лицом кавказской национальности разбираются сами. А то нам еще и достанется, что лишили их... цирка. Кого пиара, кого смысла жизни.

Сигизмунд краснел, бледнел, вздрагивал и смотрел на меня так, будто я произносил заклинания на украинском языке, что прямой потомок арийско-халдейского, то в беспомощности - на девушку. Она уже поднялась на ноги, ниже его на голову, но крепенькая, с широкими плечами и могучей грудью, что смотрит прямо, бесстыдно и красиво, небольшие валики на поясе, но талия хороша, к тому же широкие бедра только подчеркивают ее узость. И крепкие спортивные ноги с хорошими мышцами совсем не выглядят коротенькими.

Когда он поднял ее к себе на седло и усадил впереди, я поинтересовался:

- Ну что, жениться будешь?

Девушка посмотрела на него с надеждой, прильнула всем телом, стараясь сделать его как можно более нежным и обволакивающим. Сигизмунд покраснел отчаянно, сказал умоляющим голосом:

- Сэр Ричард, как можно!..

- А почему нет? Все рыцари так делают.

Он отчаянно помотал головой.

- То не рыцари. Или не совсем рыцари. То просто мужики в железе. Нельзя так... нельзя извлекать корысть из благородных деяний!

- Нельзя? - спросил я в сомнении.

- Нельзя! - отрезал он сердито. Добавил: - Тем более и деяние не так уж и благородное, просто обычное! Как будто можно было проехать мимо!

Я смолчал, насмешничать над такими чувствами язык не поворачивается. Сигизмунд в самом деле тянет на паладина, но никак не я. Я слишком заражен тотальным безверием и оплевыванием всех и вся. Скажем, непорочная и праведная жизнь, бывшая нормой в средние века, ставшая редкостью во время молодости моих родителей, в мое время уже подвергается нещадному осмеянию. Если бы выяснилось, что какая-то из моего класса или школы вышла замуж девственницей, ей до конца жизни не отмыться от насмешек, глумливого хохота и указывания пальцами. Так что я свинья, свинья, свинья, а Сигизмунд - сама чистота. И нефиг мне оправдываться, что я вот такой богатый и разносторонний: могу и свиньей быть, и благородным, все это дешевая отмазка. Как преподлейшие фильмы про благородных киллеров, проституток с моралью или домушников, что на ворованное жертвуют сиротке конфетку, как и оправдания сетевых пиратов, что они вовсе не воруют чужое, а живут по принципу "отнять и поделить".