Я сел за свободный стол, быстро оглядел помещение. Чистое, просторное, большие окна, столы тоже чистые, ни одной собаки под столами, хотя я ничего против собак не имею. Даже посетители тоже сравнительно чистые, хотя народ с виду достаточно простой.
Подошел человек в белом фартуке, похожий на официанта и на хозяина разом.
- Обедать? Или только пить?
- И пиво тоже, - ответил я. - В смысле кроме всего, что полагается двум усталым рыцарям с дальней дороги... Сэр Сигизмунд, идите сюда! Нам понадобится еще и просторная комната. Кровати, пожалуйста, раздельные.
Он посмотрел на Сигизмунда, тот опустился за стол напротив, взгляд оценивающе скользнул по шлему с красным крестом на коленях молодого рыцаря.
- Комнату? Да еще просторную?
Я бросил на стол две серебряных монеты.
- Если не поторопишься с едой, начнем грызть стол.
Он взял монеты спокойно, с достоинством, все-таки хозяин, не слуга, осмотрел, на губах появилась скупая улыбка.
- Все будет. У нас хорошо готовят.
- Верю, - ответил я. - Пахнет здорово.
Он ушел, я посматривал на людей, Сигизмунд сидел угрюмый, бросал по сторонам недоверчивые взгляды.
- Нехорошее место, - сообщил он хмуро.
- В чем?
- Нехорошее, - повторил он убежденно. - Нигде не вижу святого распятия!
- Возможно, - предположил я, - чтобы не портить аппетит? Все-таки вид распятого на кресте человека, истекающего кровью, как зарезанный баран, напоминает кухню, а за столом о кухне не то что говорить, даже вспоминать неприлично. Не спеши, в комнате увидишь даже свечи и просвирки.
- Пока не увижу Библию, - сказал он так же угрюмо, - я не поверю, что здесь живут достойные люди.
- Сэр Сигизмунд, - ответил я, - нам придется не только идти бок о бок с не самыми достойными людьми на свете, но и делить хлеб. Не гордыня ли в тебе глаголет?
Он испуганно перекрестился, губы задвигались, шепча молитву. Когда принесли две глубокие миски с горячим супом, он все еще молился. Просил избавить от искушения, от соблазнов, укрепить дух и волю. Я торопливо хлебал, с каждым глотком вливалась сила, усталое тело оживало. Потом хорошо приготовленный бифштекс, есть приправы, да не вонючий чеснок, а благородный перец... Хотя, возможно, чеснок убрали потому, что он отпугивает всякую нечисть, а это бесхозяйственно, у нечисти злата больше, чем у невинных душ, которым уготовано место в раю. Правда, я чуточку ближе к чисти, чем к нечисти, но мне тоже очень не хотелось бы, чтобы на меня дышала чесноком вот та красотка, что веселится в компании мужчин в дорожных плащах. Или слышать запах чеснока вон от той женщины, пусть уж лучше будет нечистью...
Она сидела за небольшим столом у окна, свет падал на ее чистое милое лицо. Взгляд больших темных глаз устремлен на нечто там на улице, явно такое же спокойное, мирное, теплое и ласковое, как она сама. Я подумал, что ее трудно вообразить в соседстве с чем-то нетеплым и неласковым. Изобилие черных волос падает на плечи и спину, волосы блестящие, здоровые, вся женщина налита спокойным здоровьем, такая чеховская душечка, пышненькая даже, с крупной налитой грудью, что вызвала ассоциации с тонкой пленкой, заполненной горячим густым молоком, розовые девичьи ареолы сосков, совсем не осиная талия, да на фиг она нужна, так здорово хвататься за сочный живот и кусать за нежненькие валики на боках.
Руки чуть скрещены, свисают свободно, давая возможность полюбоваться их нежностью, чистой кожей, которой не коснулось солнце, я сразу представил эти руки на своей шее, а потом не только на шее, но не застеснялся, посмотрел на нее взглядом пользующегося собственника, и она, перехватив мой взгляд, ответила спокойным, понимающим мои нужды взглядом и легкой материнской улыбкой.
Сигизмунд тоже посмотрел в ее сторону, вздрогнул, прошептал:
- Ведьма...
- Точно? - спросил я с интересом.
- Вы что, - спросил он возбужденно, - прямо здесь ее рубить будете?
- Нет, - ответил я, - что ты, Сиг... Зачем народ отвлекать от хорошего обеда? Да и клиентуру распугаем хозяину, а у него дело поставлено хорошо, вон как жрешь, словно язычник. Попробую увести куда-нибудь.
Он спросил испуганно:
- Я в самом деле... жру?
- Как язычник? Мне показалось, что ты получаешь удовольствие от еды, а это грешно. Благочестивый человек должен получать радости только светлые, чистые, незамутненные, а какие высшие радости от жратвы, что переварится и поступит в кишечник?
Он с отвращением отодвинул недоеденное мясо, насупился, лоб напрягся, пытаясь наморщиться.
- Пойду посмотрю на коней, - сказал он и поднялся. - Что-то здесь уж очень хорошо все.
Я доел мясо, посматривал на женщину, пытаясь понять, в самом ли деле увести ее куда-нибудь, кто она, возможно, у нее у самой есть место поблизости или даже на этом постоялом дворе, попробовал вино, терпкое, хмельное.
Громко хлопнула дверь, это Сигизмунд вышел, выразив ударом двери по косяку неодобрение высокой культуре обслуживания. Я проследил за ним взглядом, а когда повернул голову обратно, на его месте за столом сидел человек. Я узнал его сразу, а он смотрел на меня через стол с вежливым любопытством, чуть наклонив набок голову. Смуглое лицо, черные волосы, непривычно коротко подрезанные, а когда улыбнулся, два ряда белых и безукоризненных зубов сверкнули как жемчужины. В этом мире, где белые здоровые зубы редкость, он выглядел преуспевающим бизнесменом, что заботится об улыбке как доказательстве своего прибыльного бизнеса. Красивые зубы и ровный загар молча говорят, что с этим господином можно иметь дело...
И фигура свежая, подтянутая, без животика, такое же свежее, чисто выбритое лицо без всяких дурацких усов или бороды, скромная и со вкусом подобранная теплая рубашка, вообще одет скромно, но с достоинством, я бы такого не слишком выделил взглядом из толпы на Тверской, в то время как я в этом железе - как сбежавшая с карнавала обезьяна.
Глаза только странные, меня взяла оторопь, когда я увидел эти расширенные зрачки... нет, не расширенные, напротив - как булавочные острия, однако в них сгустки мрака, тьмы, чернота, даже не космическая, там все упорядочено, а как бы докосмичность, досозданность, холодок ужаса забрался в мои внутренности.