- Тебя зовут Санегерийя?
Она шепнула, смеясь:
- Да, но у тебя это звучит непривычно. Зови по началу имени или по концовке, как все делают.
- Саня, - сказал я, пробуя имя на слух, - Герия... Лучше Саня. Что-то связано с тем, как ты появляешься. Но буду и Герой, даже Ийей иногда звать, хорошо?.. Или Герией?.. Нет, Ийей лучше, что-то похожее на удивленный вскрик, потом отвисает челюсть и видишь тебя... вот такую красивую...
- Хорошо, милый, - шепнула она, трогая теплыми губами мое ухо. - Я счастлива с тобой... Ты смог мне дать то, что никто из мужчин...
Мощное желание затопило мозг, я ощутил знакомые толчки. Желанная женщина засмеялась с сожалением, ее тело начало истончаться, обретать воздушность, стало призрачным, наполнилось светом... и прежде, чем этот свет превратился в хмурый утренний свет, я успел подумать, что вот это призрачное тело я уже видел, уже мял в руках, входил в него с рычанием и жадным откликом на зов плоти.
Рассвет едва-едва осветил восток, воздух сырой и холодный, я закрыл глаза и постарался заснуть снова, только двумя пальцами оттопырил то место, что мокрым и уже почему-то холодным прикасается к ноге, пусть засыхает, на внутренней стороне штанов, там уже много таких белых пятен. Что делать, наше тело - как осел: недокормишь - помрет, перекормишь - взбесится, а баланс выдержать не удается.
Глава 6
Утром Сигизмунд был хмурым, невыспавшимся, очень печальным. Глаза то и дело поворачивались в орбитах, бросая взгляд на рукоять меча. Мечталось драться с чудовищами, слышать их крики, рубить и крушить во славу церкви, очищать мир, а вместо этого приходится сражаться с призрачными женщинами.
Впрочем, когда он походил вокруг костра расширяющимися кругами, обнаружил, что они не такие уж и призрачные. В одном месте землю испещрили следы копыт, острых когтей, в щелях между камней виднелись зеленоватые потеки быстро испаряющейся слизи. На массивном валуне в рост человека свежие царапины, какой-то зверь поточил когти, а на другом прилипли шерстинки и даже пара чешуек размером с ладонь.
Сигизмунд сперва повеселел, все-таки опасность в самом деле была велика, затем загрустил, это ж расстаться с образами прекраснейших женщин, я сказал, что все подобные радости еще впереди, он снова повеселел, расправил плечи, глаза заблестели готовностью схваток за дело церкви и ее господа.
Оглядел, как я одеваюсь, спросил с подозрением:
- Что это у вас, сэр Ричард, глаза сонные и вся спина исцарапанная?
- Ага, - ответил я, - всю ночь не спал... спину царапал. Ночь обнажает всю порноту чувств, сэр Сигизмунд. Господь, он мудро понимал, что мы свиньи, не сможем все время быть чистыми и ясными, потому и создал ночь, чтобы человек немножко выпускал из себя скота и давал ему малость порезвиться. В этом нет ничего страшного, господь понимает, что мы не можем без грешков, важно лишь, чтобы ночь не тащили в день, понимаешь?
Он смотрел обалдело, помотал головой.
- Нет.
- Скота надо выдавливать из себя постепенно, - терпеливо объяснил я. В смысле грехи. А то были одни наивные души, что хотели сразу целую страну, да еще такую огромную, разом в царство небесное... Теперь заново капитализм строят.
Мы позавтракали, как обычно, холодным мясом с хлебом, закусили сыром и запили холодной ключевой водой. Кони вроде бы не голодные, Сигизмундов всю ночь хрустел сочной травой, а мой прибежал на свист, облизываясь, как волк. На морде кровь, похоже, охотился.
Сигизмунд поехал впереди, угрожающе выставив копье, длинное, как бревно шлагбаума. Доспехи блестят тускло, над головой Балтийское море серое, свинцовое, огромные волны неторопливо двигаются, догоняют одна другую и не могут догнать, северная часть неба вообще черная, непроницаемая, как туманность Угольный Мешок, дальше переходит в эту свинцовость. Я представил себе, как происходит всемирный потоп: просто стоит этой массе воды обрушиться вниз. Что только ее удерживает?..
Так двигались до полудня, уже подумывали о привале, кони устали, Сигизмунд вздернул голову, словно просыпаясь от сна, сказал с радостным удивлением:
- Замок...
Далеко, в трех-четырех милях от нас, на небольшом плоском холме возвышался замок. Зеленовато-серый, словно заплесневел, а может, и правда заплесневел, сегодня с утра воздух влажный и неподвижный. Холм и нижняя часть замка освещены странным желтоватым светом, но крыши и все башни чернеют на фоне разбушевавшихся свинцовых волн. На наших глазах из этих волн в башню ударила изогнутая молния, похожая на светящийся корень мандрагоры. Даже на таком расстоянии мы услышали злобное шипение электрического разряда. Молния озарила мир призрачным мертвым светом, неровным и трепещущим, словно перед источником света часто-часто взмахивала крыльями гигантская стрекоза. Разряд длился непривычно долго, Сигизмунд громко призывал имя божье, его конь храпел и прядал ушами, но опасливо шел, мой двигался ровно и спокойно, словно сам привык подзаряжаться от молний и высоковольтных столбецов.
Не успели наши кони пройти и полмили, как молния ударила снова, и опять в ту же башенку, не самую высокую, другие повыше и поближе, но молния с тупостью бледнолицего ломилась в ту же дверь. Наши кони, видя, что ничего не случается, двигались уже без понуканий, и тут молния ударила опять, я рассмотрел, что эта башенка хоть и не отличается от других башен, но только в ней окно, а не бойница, именно туда и уходит изогнутый ствол светящегося дерева, толщиной в бедро.
Молния трепетала, шипела, бешено дергалась, колыхалась в верхней части, где острие как шпиль вспахивает небесные волны, заставляя их тоже светиться, но внизу дуга уходила именно в окно, только в окно, даже не задевала оконную раму.
- Странный замок, - проговорил Сигизмунд дрогнувшим голосом.
- Да, - согласился я с интересом. - Не отставай.
- Сэр Ричард, вам не кажется, что в этом замке могут оказаться... не совсем христианские сеньоры?
- Наверняка, - подтвердил я. - Трудно в таком непростом мире оказаться наверху холма. Сэр Сигизмунд, самые добродетельные люди, которых мы встречали, - это козопасы. Они воистину безгрешные... Ну разве что с козами балуются. Но с пастухами как-то общаться не совсем интересно, верно?
Он посмотрел на меня странно, не понял, но переспрашивать не решился. Кони с рыси перешли на галоп, учуяли близкий отдых. Замок как будто вырастал из зеленых зарослей карликовых деревьев, цветущего кустарника. В воздухе плыл сильный густой запах множества цветов. Я подумал, что здесь живут либо слишком беспечные, либо слишком уверенные в своем могуществе: в таких зарослях можно спрятать целую армию, обычно хозяева замков вырубают и выжигают кусты по крайней мере на два выстрела из дальнобойного лука, а то и больше.