Эта драка возникла из-за того, что Монти вознамерились возвести величественный собор в центре города, семья Капулов усмотрела в этом посягательство на их влияние, что на самом деле так и было, собранная толпа разнесла деревянные леса и начала засыпать котлован. В ответ на это по призыву Монти пришли все мужчины их клана, вышибли с площади клевретов Капулов, сейчас драка кипит в переулках, к Капулам прибывают подкрепления.
Объяснявший нам суть стычки горожанин закончил со злобой:
— Такую яму вырыли посреди города!.. Зачем нам этот костел?
— Да, — поддакнул я, — лучше бы казино или ресторан. А то и бордель…
Горожанин кивнул, потом спохватился и посмотрел с подозрением.
— Вы не с Юга?
— Нет, — признался я, — но мечтаю туда попасть.
Взгляд его подобрел, он сказал уже по-свойски, признавая своего:
— А кто не мечтает?.. Там, говорят, бордели на каждом шагу. А церкви — ни одной!
Он вздохнул завистливо. Я поддакнул снова:
— Да, там все дороги либо в бордель, либо в казино, и ни одной — в храм или в школу!
Он вздохнул еще завистливее.
— Увы, нас на Юг не пустят… Там очень строго на границе. Говорят, что границы вроде бы нет, но чем дальше на юг, тем больше в тебе видят чужака. Тогда либо назад, либо умереть. У них даже птицы сверху следят за всеми, кто пробирается на Юг.
Мы пошли дальше, а он остался наблюдать за дракой. Кадфаэль потрясенно покачивал головой.
— Как они могут? Как они могут вот так?..
Я напомнил:
— Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является драка.
Он воскликнул:
— Да я не о самой драке! Но, главное, за что?
— За добро, — подсказал я. — Добро должно быть с кулаками, если у него нет под рукой дубинок, мечей, топоров, автоматов… Конечно, народ здесь далек от христианского смирения: плюнешь в рожу — драться лезет! С другой стороны, это же фронтир.
Он воскликнул горестно:
— Да я не о том! Конечно же, здесь должны строить костел, какие могут быть споры, драки? Под Каталауном одна из древнейших святынь христианства: статуя Пресвятой Девы… Брат паладин, нам нужно обязательно побывать там, поклониться святыне.
Я спросил недоверчиво:
— А разве ислам не запрещает… тьфу, церковь разве разрешает сотворять кумиров?.. Ну, статуя Пресвятой Девы не слишком уж далека от медного змия…
Он покачал головой.
— Дело в том, что сотворил ее Симон Волхв. Он был языческим жрецом, то есть очень образованным человеком, крупным ученым, философом, знал сорок языков, был великим математиком и геометром… Но когда ему открылась глубина христианства, он без колебаний принял веру Христа, хотя потом церковь его несколько…
— Подкритиковывала? — подсказал я.
— Да. Он создал свое собственное воззрение на пришествие Христа: не признавал догмат троичности, отрицал его божественную суть, признавал в нем лишь гения, подобного Моисею…
— Так вот кто создал ислам, — пробормотал я. — А что церковь?
— Осудила, заявив, что все его труды — компиляция древних языческих заблуждений. Однако за Симоном пошли многие, его учение стало называться гностицизмом, но для нас важно то, что этот Симон, став христианином, открыл в себе невиданные силы… Говорят, эту статую сотворил за одну ночь непрерывной молитвы! И с той поры статуя охраняет край от нечистого колдовства, от нежити… Более того, годы идут, а мощь Каталаунской Девы только растет. Нечисть начинает скулить и пятиться, едва вступив во владения короля Барбароссы!
Впереди народ поспешно переходил на другую сторону, а там ускорял шаг, буквально размазываясь по стене. Все спешили миновать некое опасное место. Выглядело комично, улочка узкая сама по себе.
Под стеной дома сидит, греясь на солнышке, древняя старуха. Редкие седые волосы падают на спину и плечи, лицо сморщенное и темное, как у яблока, что пеклось на углях костра.
Мы не стали переходить на другую сторону, старуха подняла голову и вперила в нас взгляд. В животе у меня ойкнуло, Кадфаэль осенил старуху крестным знамением.
— Герои, — пробормотала старуха, — сильные… Отважные… За одну монетку предскажу, когда вас убьют…
Кадфаэль перекрестился сам, а я понял, почему народ жмется к другой стороне, когда старуха выходит погреться на солнце. Все мы хотим думать, что только мы можем других по голове, а нас — никто, хотя вообще-то понимаем, что в действительности не совсем так, как на самом деле.