– Что-то не вижу святого распятия…
Хозяин вздрогнул и сжался, сэр Смит посмотрел на него гневно, потом на меня, ожидая поддержки. Я сказал надменно:
– Рыцарям церкви не нужны подтверждения в виде… в виде вещей. Мы носим веру в сердце! Этого достаточно.
Хозяин вздохнул с великим облегчением, попятился к двери.
– Ну, – произнес он с надеждой, – я могу вас оставить?
Я протянул ему две золотые монеты.
– Если понравится, получишь еще две. А пока что апартаменты выглядят неплохо.
Он поспешно схватил монеты и отступил за порог. Уже закрывая за ним дверь, я понял по его лицу, что это последние монеты, какие от меня получил. И что вообще никто меня больше не увидит.
Я проверил, хорошо ли закрыта дверь, повернулся, осматриваясь. Сэр Смит стоит столбом, я сказал нетерпеливо:
– Проснись! Неплохой номер, но я видывал и получше.
Он ахнул:
– По… получше?
– И намного, – ответил я и подумал, что этим апартаментам недостает хотя бы захудаленького домашнего кинотеатра, выделенки и хотя бы наладонника. Да и ванная здесь вряд ли с гидромассажем.
Сэр Смит с удовлетворением оглядел просторное помещение.
– А здесь неплохо!.. Правда, ни одного распятия…
Он перекрестился, с испугом оглянулся.
– Сэр Ричард, а здесь это можно?
– Нужно, – успокоил я. – Мы, как все культурные и цивилизованные люди западной цивилизации, не должны обращать внимания на религиозные воззрения всяких там местных недочеловеков. А если еще отыщем нефть…
Он с ожиданием смотрел, как я обошел и потрогал мебель, статуи, гобелены.
– Следы нечистой силы?
– Вроде бы чисто, – сообщил я. – Микрофонов не замечено. Впрочем, мы и не планировали оргии. Располагайтесь, сэр Смит! Ночи короткие, а утром вроде бы одиночные схватки?
Он заснул, а я лежал тихо, выжидая полночи. Если что и случается, то именно в полночь. Вряд ли сама полночь что-то особенное, просто удобная точка отсчета, к ней и привязывали различные культуры, не сговариваясь и не подозревая даже друг о друге, появление различных чудес, таинственных гостей и прочих явлений.
Перед глазами пошли плавать светлые пятна, одно из них сформировалось в женскую фигуру с пышными формами.
– Ух ты, – сказал я, – как давно тебя не видел!
Санегерийя засмеялась.
– Все зависит от тебя. Я появляюсь только молодым и полным сил мужчинам. Чаще – юношам.
Я сказал обидчиво:
– А я кто, старый?.. По возрастной шкале я все еще вьюнош зеленый!
– Я же сказала «полным сил», – объяснила она весело. Она не двигалась, но ее медленно несло в мои объятия. Я сопротивлялся изо всех сил, а она добавила тоже торопливее: – А ты в последнее время чаще усталый, измученный… да и ешь кое-как, будто отшельник…
– Ладно тебе, – сказал я, – сейчас вот нажрался, так уж нажрался! За все дни сразу. Вообще худеть положено, комильфо. От мяса со специями холестерин заводится. Скажи, что в этой гостинице такого?
Она начала отвечать, однако мои руки уже стиснули ее мягкое сочное тело, такое нежное и сладкое, что я буквально взорвался в самом древнем из чувств. Санегерийя засмеялась, ее голос еще звенел в моих ушах, когда я обнаружил себя снова на своем ложе, сэр Смит похрапывает, в комнате тихо, два светильника у двери дают ровный бестрепетный свет.
Ладно, мелькнула мысль, надо наесться как следует жареного мяса с перчиком, тогда Санегерийя придет снова, только успеть бы порасспросить о всяком-разном, столько вопросов накопилось…
Легонько тренькнуло, словно напомнил о себе домофон или включился таймер кондиционера. На стене возник прямоугольник, очертаниями напоминающий просторную дверь. По контуру искрятся синеватые искорки, будто крохотные электрические разряды, сам прямоугольник захватывает часть гобелена, даже непонятно: под гобеленом он или поверх него.
Я торопливо метнул искру в кончик толстой свечи. Огонек поднялся слабенький, но острый и как клинком разогнал тьму. Мои руки поспешно хватали перевязь, пояс с молотом, зачем-то повесил за спину лук, как будто иду в лес или степь. Прямоугольник встретил едва слышным потрескиванием, волосы на голове зашевелились, наэлектризованные. Я протянул руку, кончики пальцев коснулись каменной стены. Разочарование было таким сильным, что вскрикнул мысленно: как же так, должна быть дверь, я хочу войти, должен войти, почему не пускают, это же неправильно…
Камень начал разжижаться, пальцы продавились, как в мокрую глину, по фаланги. Ослепляющая радость хлестнула с такой силой, что я едва не вскрикнул: заработало!.. Ну же, еще, еще…
Погрузилась вся ладонь, затем рука вошла по локоть, по плечо. Я почти касался стены лицом, отворачивался, как мог, пальцы вроде бы на той стороне задвигались легче, что могло означать только одно…
Я трижды вдохнул и выдохнул, очищая легкие и насыщаясь кислородом, набрал в грудь воздуха, будто собирался нырнуть на дно Тихого океана, и ломанулся сквозь стену. На краткий миг, когда погрузился весь, а вокруг мягкая тьма, вспыхнул страх: я ж в камне. Сразу же руки, ноги, как и весь я, застыли в этом самом камне, в гранитном монолите.
Это дверь, сказал я себе яростно. Я пру через обеззараживающий шлюз. Сейчас на мне бьют всяких там вирусов, чтоб заразу не принес, только и всего. Я вот сейчас сделаю еще шаг… еще…
Руку все так же держал вытянутой, шевелил пальцами и чувствовал, что никакая субстанция им не мешает. Еще шаг, руку с легкостью согнул в локте, и через пару минут впереди забрезжил свет.
Я думал, что выдвинусь весь облепленный зеленой, именно почему-то зеленой, слизью, но высунулся из стены все такой же сравнительно чистый, с мечом за спиной и молотом у пояса.
Глава 8
Высунулся наполовину, застыл уродливым барельефом, ослепленный, потрясенный, с бегающими во все стороны, как у ворюги, глазами. Коридор настолько широк, что стремя в стремя проедут трое всадников, пурпурная дорожка ковра под ногами уходит в бесконечность, по обе стороны отделанные благородными породами дерева стены, через каждые пять-шесть шагов золотом высшей пробы поблескивает дверь. Над каждой светится мягким ореолом круг, я зябко передернул плечами, показалось, что эти светящиеся точки уходят в бесконечность, а там происходит что-то эвклидо-римановское.
Царство геометрии, подчеркнутое, холодное, рациональное. Абсолютно прямой коридор с одинаковыми дверьми, с одинаковыми светильниками и одинаковыми значками на дверях. Как будто строили по принципу предельной упрощенности конструкции, в которой, однако, смутно проступает некая зловещая в нечеловечности красота.
Оглянулся, вот то место, где я протиснулся через Незримые Врата, назову для пафоса так, на всякий случай вытащил меч и нацарапал на стене не то косой крестик, не то знак Зорро. Лезвие, что рассекает стальные доспехи, как лист капусты, едва-едва оставило крохотную царапину.
Кстати, и в противоположную сторону тянутся все те же два светящихся пунктира, уходят вдаль, превращаясь в исчезающие крохотные звездочки. Однако вон там дальше, если не ошибаюсь, еще один коридор, что идет перпендикулярно. Сердце колотится бешено, я отсчитал шаги на тот случай, если вдруг царапина исчезнет, зарастет или же ее замажет какая-нибудь нечисть, на сороковом шаге открылся еще один коридор.
Осторожно выглянул, повертел головой справа налево и обратно. Свет такой же точно, коридор с рядами дверей и светящимися кружками. В обе стороны такая бесконечность, что жутко, в животе похолодело. В самом деле ощутил бесконечность пространства, замутило, а перед глазами поплыло, словно готов хлопнуться в обморок, как тургеневская барышня.
Оглянулся, надо бы возвращаться, рука коснулась ручки ближайшей двери. Абсолютно бесшумно дверь отворилась, просторная заставленная мебелью комната, с потолка рассеянный свет, я с порога быстро-быстро оглядел все, в животе похолодело от предчувствия беды.
На ложе, что посреди комнаты, спит укрытый до подбородка толстым одеялом крупный мужчина. Я издалека не понял, почему такое серое лицо, словно покрытое пеплом, ресницы чересчур мохнатые, вошел на цыпочках, приблизился и, задержав дыхание, наклонился к спящему. От моего движения, едва заметного, зашевелилась пыль, покрывающая лицо толстым слоем, поднялась в воздух, закружилась. Человек поморщился во сне, недовольно скривил толстые губы, будто по ним проползла крупная муха.