Уже и не веря, что мои мучения кончились, я разогнул сгорбленную спину. Жидкость в котле наполовину выкипела, стала тяжелой и маслянистой. Я всмотрелся, еще не веря глазам, ахнул. Опершись на стенку, на месте дряхлого чародея тяжело дышит молодой мужчина с иссиня-черными густыми волосами и решительным лицом завоевателя. Плечи широки, грудь с эффектно выпуклыми пластинами груди, живот скрыт в зелье, но что-то подсказывает, что дряблого и отвисшего брюха не узрю.
– Здорово, – проговорил я дрожащим голосом, – получилось все-таки…
Он закашлялся и открыл глаза. Под густыми черными бровями они блеснули ярко и остро, как у молодого орла. По лицу пробежала судорога, но я видел, как он стиснул челюсти и сделал отчетливое усилие, чтобы привстать, опираясь обеими руками за спиной о край котла, отчего вся группа трицепсов напряглась красиво и эффектно, работая на рельеф.
– Кто ты? – прорычал он с угрозой. – Почему я здесь?
Я сказал обалдело:
– Успокойся-успокойся! Все хорошо, все поют, а я вообще-то друг. Как-то нехорошо ты спрашиваешь…
– Почему я здесь? – потребовал он злым голосом.
– Ты разве ничего не помнишь? – спросил я. – Неужто с памятью анахарсис… анамнезис… в смысле, некоторые незапланированные, но ожидаемые потери… хотя и хрен с ними…
Он выскочил из котла одним легким движением, лишь чуть коснувшись пальцами края, бросил быстрые взгляды по сторонам. Я понял, осторожно поднял, стараясь не делать лишних движений, его роскошный плащ и бросил нынешнему хозяину. Он легко поймал, быстро набросил на плечи и сразу несколько успокоился. Мужчина чувствует себя увереннее, когда одет, женщина – когда раздета.
– Я все помню, – бросил он угрюмо, – только почему я здесь?
– Колдовство, – сказал я.
– Это я вижу! С какой целью? Что ты от меня хочешь?
Голос его становился все резче, а взгляды, которые бросал по сторонам, подозрительнее и жестче.
Я сказал примирительно:
– Не надо искать здесь оружия. Я не враг.
– А кто?
Я спросил в свою очередь:
– Ты в самом деле ничего не помнишь?
Он потребовал:
– А что я должен помнить?
– Ну, – сказал я, – кто ты сам… Это не забыл?
Он воинственно выпятил нижнюю челюсть, голос прозвучал резко и надменно:
– Я – десятник клана Черных Беркутов Гизелл Шатерхенд – Твердая Рука!
– Ага, – сказал я ошалело, – ну да… как же иначе… Твердая Рука, надо же… Хотя мы думали…
Он сделал ко мне шаг, и хотя я выше на полголовы, но он не выглядит устрашенным моими размерами.
– Что не так?
– Все так, – заверил я. – Все еще как еще так… даже больше… Мы вообще-то думали, что будет иначе… а оно вон как…
– Кто думал? – потребовал он. – Что иначе?
Моя голова начала потрескивать под напором идей, их у меня всегда в избытке, богачом бы стал, продавая по медной монетке, я сказал торопливо:
– Мы – это ты и я. Ты сам это решил… Через год ты уже стал бы сотником… вернее, ты им стал… а теперь вот снова… Нет-нет, слушай внимательно!.. Получилось не совсем так, как мы с тобой рассчитывали, но так даже лучше… ага, еще как лучше!.. Кто сейчас правит в вашем клане?
Он ответил угрюмо:
– Вождь Команчеро.
– Сколько ему лет?
– Пятьдесят. Но какое дело…
– Самое прямое, – заверил я. – Как только выйдешь отсюда, узнаешь, что за это время прошло сорок лет. Ваш вождь Команчеро давно если не погиб, то умер от старости. Эта штука, из которой ты вылез, – котел омолаживания и даже частично омоложения. Там отвар из яблок гесперид и прочих афродизиаков, тебе знать не обязательно, не дворянское это дело. Ты уже умирал от старости, но уговорил меня попробовать тебя омолодить. Мы рискнули, и… получилось! Ты снова силен и молод!
Он огляделся, глаза сузились, я видел, как подергиваются мышцы, проверяя готовность к быстрой атаке.
– Ты… чародей?
– Гм, – сказал я, – еще какой! Можно сказать, Великий. Ну, почти. Жаль, что ничего не помнишь, ты бы сейчас лбом пол разбил от почтения перед моей мудростью и колдовитостью. Но если учесть, что ты умирал, то мы с тобой выиграли. Да, я великий и могучий чародей, я тебе вернул жизнь и молодость после того, как ты почти умер от старости и ужасных ран. Сейчас ты ведь силен?
Он сжал и разжал кулаки, передернул плечами.
– Превосходно.
– Удалось, – сказал я с облегчением. – Ну тогда все в порядке. У нас получилось. А теперь, дорогой Гизелл, можешь идти в чуточку новый для тебя мир. Ты можешь начать снова свой путь, а можешь выбрать любой другой. Иди, как говорится, иди-иди, и не греши… слишком уж. Этот драгоценный плащ можешь взять себе. Это мой чародейский, но в честь завершения такого трудного колдовства я милостиво дарю его тебе. Золото и камешки на нем – простые, но драгоценные, смешно, правда? Можешь их продать и пропить.
Он проговорил с подозрением:
– Ты слишком щедр, чародей.
– Не волнуйся, – успокоил я, – плату я с тебя взял вперед. Мы учли, что если получится тебя спасти от презренной смерти от старости, то ты забудешь все, что было после тридцати лет. Сейчас ты молод и все помнишь, как мы с тобой убедились, что происходило с детства по сей день… примерно год тридцатилетия?
Он нахмурился, постоял мгновение с грозно сведенными бровями.
– Да, помню.
– Я рад, – сказал я искренне. – Так рад, что мог бы вообще не брать с тебя платы.
Он все еще осматривался с подозрением в глазах. Кулаки сжимались и разжимались, на груди вздулись и медленно опустились бугры мускулов, а по бицепсам еще раз прошла проверочная волна.
– Ты молод для чародея, – прорычал он.
– Мне восемьсот лет, – ответил я снисходительно. – Даже не помню точно, то ли восемьсот двадцать, то ли восемьсот тридцать, кто считает такие мелочи? Мне-то жить еще пару тыщ, а потом возьму и профениксусь, чтобы из пепла… Но если ты решил по дурости, что я слаб, могу тебя переубедить. Хочешь попробовать?
Я отступил на шаг и смотрел на него с приглашением сделать первый удар. Он уставился в меня, что-то в нем осталось от прежней проницательности, да иначе бы и не стал впоследствии магом, медленно покачал головой.
– Верю. За восемьсот лет даже маг научится драться.
– Верное решение, – сказал я.
Он еще раз смерил меня оценивающим взглядом.
– Ладно, я пойду. Интересное у тебя жилье…
– Мне оно тоже нравится, – ответил я.
– Хламу только много.
– Да вот за восемьсот лет накопилось, – сообщил я. – Ничего, как-нибудь разберу… лет через сто. Или двести.
Шаги его медленно затихали внизу на лестнице, я перевел дыхание, сердце все еще колотится о ребра, словно боится, что свирепый варвар Гизелл вернется и, учинив допрос с пристрастием, тут же поймает на брехне.
Ночь никак не отступит под натиском рассвета, хотя я вроде бы вечность колдовал с омоложением престарелого чародея. Луна светит ярко, я выглянул из окна и рассмотрел внизу крохотную человеческую фигурку. Гизелл вышел из башни, огляделся и быстрыми шагами направился в сторону городских стен.
– Удачи в новой жизни, – сказал я с облегчением. – А мы тут пока помародерничаем по праву… Ну, кто победил, того и право.
Хотя раньше это захламленное помещение принадлежало магистру Жакериусу Глассбергу, но я отнял у Гизелла, тот что-то да успел перестроить, потому я в полном праве грабить, то есть – экспроприировать с чистой совестью.
К тому же, для магистра важнее вернуть власть, на пропажу каких-то мелочей и внимания не обратит, да и на Гизелла спихнуть можно, так что все путем, вон те штучки я точно возьму с собой, да и эти весьма и весьма…
Еще один халат Гизелла висит на стене, такой же тяжелый, разрисованный хвостатыми звездами, астральными знаками, непременными рунами, как же без них, а еще с амулетами на цепочках.
Я снял, встряхнул, прислушиваясь к звону в карманах, снял амулеты, сперва выбирая покрасивше, потом остальные, а напоследок переложил к себе тонкую цепочку из серебра с рубином чистейшего огня в виде головы дракона.