Я покачал головой.
— Нет. Я не гожусь в охранники молодой девушки. К тому же не настолько силен, как это могло показаться. Знаете, как петух, что топорщит перья и раздувает грудь, так и я просто пугал этих дураков. Но если бы решились попереть, пришлось бы убегать… если, конечно, сумел бы.
Он усмехнулся, глаза изучающе пробежали холодным взглядом по моему лицу.
— Я так и подумал. Но вы держались хорошо, кто же знал, что это блеф? Да и сейчас… об этом будем знать только я и вы. Я потому и предложил, что это вам по дороге. Никуда не нужно сворачивать — все равно на свой турнир проедете через земли герцога Нурменга!
— Не нравится мне это, — сказал я. Но он уже заметил трещинку в моей обороне, усилил натиск:
— Я дам вам с собой троих своих лучших людей. Грубер не будет знать про отъезд, а потом станет поздно. Я же говорю, он прикован к этим землям, у него здесь слишком много вложено!.. А вам до земель герцога всего-то ехать трое суток.
Я нахмурился, что-то не нравится, когда стараются нагрузить чем-то, это инстинкт, хороший инстинкт выживания, я сказал с подозрением:
— Сэр, но сколько ехать до замка этого Нурменга? Если не доберемся за день… а я полагаю, что не доберемся, то где будет спать ваша дочь, если не встретим города с хорошей гостиницей?
Он покачал головой.
— Доблестный сэр, у меня два сына и только одна дочь. Она всегда играла с ними в их мальчишечьи игры. Так же точно научилась ездить верхом, может спать у костра. Она не доставит вам хлопот. Я еще и потому хочу ее поскорее к герцогу Нурменгу, чтобы она там избавилась от мальчишечьих привычек и научилась вести себя, как подобает знатной даме.
Его лицо подобрело, губы тронула легкая улыбка.
Я спросил с недоверием:
— Вы хотите, чтобы она ехала верхом?
— Нет, конечно, — ответил он быстро. — Это еще допустимо для девчонки, но недопустимо для леди. Я даю хорошую крытую повозку, где моя Женевьева будет спрятана от посторонних взоров. Но коней велю впрячь таких, что никому не покажутся медленными!.. А теперь, если мы договорились, я просил бы почтить нас посещением. Я уже отдал приказ, чтобы все подготовили. Я имею в виду и самую лучшую повозку, самых лучших коней и, конечно же, сто золотых монет.
Я ощутил раздражение, слишком он уверен, что стоит потрясти перед моим носом горстью золота, и я сразу соглашусь, но сказал только:
— Ладно, но только если у вас в самом деле все готово. И если это мне по дороге.
Я хотел навестить графа в его замке один, быстро взять эту самую Женевьеву и уехать, но брат Кадфаэль попросился со мной, а я подумал, что у графа наверняка найдется и хороший мул, ведь монахам запрещено садиться на коней, как и брать в руки колюще-режущее оружие, из-за чего они если и вооружались, то лишь дубинками.
Пес — не монах, его я решил взять сразу, как только увидел, что графу он не нравится. Мы въехали в замок, слуги увели коней, а мы вчетвером, включая пса, поднялись в графские покои. Марквард велел принести вина, я отказался, но слуги все равно быстро собрали на стол все великолепие из посуды, что скопилась у графа: серебряные и золотые тарелки, золотые чаши с драгоценными камнями, высокие кубки с вделанными в края россыпями рубинов, всякие золотые статуэтки, которые нельзя приспособить ни под солонки или перечницы, ни под светильники, а созданные только для пылевглазопускания.
Граф хлопнул в ладоши снова, через некоторое время в дверях в полумраке появилась стройная, почти худая женщина, я почему-то решил, что она испанка. Медленно и грациозно прошла по залу по прямой, но мне казалось, что ее тело струится, как бегущая по камешкам темная ночная вода, села в кресло, явно предназначенное для нее, взгляд темных, миндалевидных глаз диковат, словно она из тех времен, когда по земле ходили боги, смотрит вроде бы прямо, но что видит из-под этих настолько длинных ресниц, что на них может сесть воробей?
Черные как смоль волосы падают на спину ровным водопадом, лишь где-то на уровне лопаток сколоты продолговатой серебряной заколкой. Полные губы кажутся темными, оттого ярче сверкнули зубы, когда не то улыбнулась, не то что-то сказала молчаливому слуге, вставшему за спинкой кресла. От розовых мочек к плечам опускаются простые серебряные серьги, на что я сразу обратил внимание: люди такого ранга могут носить бриллианты, оправленные в золото. Если же серебро, то непростое серебро.
Я следил, как она беседует со слугой, тот слушает со всей почтительностью, я слов не слышал, только смотрел, как двигаются ее почти сливовые губы, поблескивают зубы, только глаза не меняют выражения, как и лицо, спокойно-равнодушное. Потом она откинулась на спинку кресла, легко забросила ногу на ногу, не свойственный здешним женщинам жест, прикрыла глаза, отчего тень от ресниц укрыла пол-лица.
— Моя дочь, — произнес наконец граф, он наблюдал за моим лицом, чуть улыбнулся. — Женевьева Лира Рэд, если полностью, а так — Женевьева. Друзья зовут ее Жени, но таких мало. Я вижу, вы от нее не в восторге. Однако мужчины не могут отвести от нее глаз! Так что пора ее в приличное общество…
Я повернулся, встретил его прищуренный взгляд.
— Вы нас видите впервые. Не рискованно ли доверять драгоценную дочь незнакомым людям? Уж не говорю про сто золотых монет и двух прекрасных коней! Да, кстати, понадобится еще и мул для моего спутника.
— Мул?
Я кивнул в сторону молчаливого Кадфаэля, монах вообще старается выглядеть тенью.
— Моему спутнику духовный сан не велит ездить на коне. Он развел руками.
— Мул будет. А золото… Что золото? Дело наживное. Золото лишь показывает, что я достаточно могущественный человек. Кони… да, кони — ценность, но наш край — лучшее на земле место, где лучшие на свете кони. И от этих жеребцов, что предлагаю вам, уже подрастают молодые жеребята. И вот только дочь — настоящее сокровище, вы правы. Однако я прожил долгую жизнь… намного дольше, чем вы можете представить, и научился отличать людей, которым можно верить.
Я поклонился, еще до конца не убежденный, злясь на себя, что взваливаю на себя обузу в виде женщины.