– И порочных женщин, – вставил Совнарол исступленно.
Беольдр сказал почтительно:
– Ваше величество, вы слишком высоко оцениваете Карла. Просто он вынужден считаться с горными баронами. Их люди составляют треть его войска, но это сильнейшие рыцари и свирепые воины! А горные бароны очень чувствительны к вопросам чести, достоинства, верности слову. Можно, конечно, ударить во все колокола и отслужить мессу, однако я бы не убирал усиленную охрану стен и башен.
Шарлегайл спросил с напряжением:
– И куда он теперь? От этого зависит многое...
Беольдр задумался, пожал плечами
– У него много дорог. Страна открыта... По мощи с Зорром может сравниться только Кельвинт, он лежит в двадцати конных переходах на севере, но Карл к Кельвинту не пойдет. Кельвинт слишком хорошо укреплен, там все на скалах. Не то что сделать подкопы, даже подойти невозможно. Запасы там на много лет, подземные источники бьют прямо в крепости, подвалы забиты зерном и мешками с мукой... Нет, он даже не пойдет в сторону Кельвинта! Пройти мимо, не добившись сдачи, – это урон его славе полководца. Значит, он двинется по широкой дуге в сторону Эстии. Там богатые города, а крепости за ненадобностью в упадке...
Шарлегайл поднял голову, на лице было виноватое выражение. Ланселот учтиво поклонился.
– Прошу позволения удалиться, ваше величество. Вам нужно обсудить государственные планы, а нам... нам нужно отдохнуть, чтобы быть готовыми к дальнейшему служению Господу Богу, вашему величеству и христианскому миру.
Глава 3
Возвращались мы из королевского дворца нестройной толпой, только Ланселот вскоре отделился и ушел в сторону казарм. Бернард хлопнул меня по плечу.
– Вот все и кончилось. Дик! – сказал он с подъемом. – Монаршая благодарность – это... это счастье! Слушай, зачем ты отрезал клок волос слева?.. Что за мода пошла дурацкая? Ты стал похожим на мордантца. Теперь режь и справа, а то некрасиво...
Я потрогал волосы, за время путешествия зарос, как орангутанг в Пермском зоопарке.
– Вот уж не думал, что здесь кого-то тревожат вопросы внешности. А волосы, кстати, я не обрезал.
Бернард посерьезнел.
– А куда ж делись?
Я сдвинул плечами.
– Откуда знаю? Лег спать с целыми.
– Точно?
– Я что, себя не знаю?
Наступило молчание. Бернард посерьезнел, а Рудольф и Асмер подтянулись, смотрели на меня во все глаза. Священник ухватился за крест и забормотал молитву. Но во взгляде, что бросил на меня, впервые не блеснула ненависть.
Бернард покачал головой. Это было устрашающе, будто на горе раскачивался газгольдер, готовый рухнуть.
– Бедный Дик... Что на тебя только не сваливается.
– Да что случилось? – взмолился я.
Бернард развел бревнами, что у него назывались руками. Асмер, как самый словоохотливый, объяснил очень серьезно:
– Когда кому-то хотят серьезно навредить, то стараются заполучить прядь его волос. Так колдуны обретают власть над душой. Правда, отец Совнарол?
Священник вздрогнул, выкрикнул:
– Нет! Если вера крепка... Если вера крепка, то сын Божий попрет все происки Врага! Попрать не трудно, если верить в силу Христа...
– А если не очень крепка? – спросил Бернард. – Правда, тогда и без срезания чужих волос можно... Дик, ты был весь мокрый, когда мы ворвались к тебе... Что снилось? Кошмары?
Я признался неохотно:
– Да. Черная страшная сила... Я думал, сдохну от страха.
Бернард требовательно посмотрел на Совнарола. Тот с неохотой пожал плечами, буркнул:
– Человек новый, вот и набросились. Выстоит, через пару дней его перестанут замечать.
Я вздрогнул. Волосы срезал тот вор, что пытался украсть еще и молот. Значит, его посылали только за волосами, а про молот ему ничего не сказали. Инициатива, как известно, наказуема. Но с другой стороны, уже то, что у меня срезали для колдовских целей волосы, Доказывает этим людям, что я пока еще не на стороне Зла. Даже Совнарол снизошел до разговора со мной, а это значит много.
– Отец Совнарол, – льстиво сказал я, куя металл, пока мягкий, – не пугайте меня. Я слишком мал, чтобы такого комара вообще замечали. Простолюдин, что вы хотите!
Иронию он заметил вряд ли, с самым высокопарным видом покачал головой. От лысины блестящие зайчики побежали по стене дома напротив.
– Это люди, – сказал он строго, – разделили себя на малых и больших, знатных и простолюдинов... Но для Бога нет ни малых, ни больших. Перед Богом все равны.
Меня перекосило, ненавижу слушать правильные слова из уст дураков или попов. Но стерпел, даже поддакнул: