– О неразделенной, – подчеркнул я.
– Да, сэр...
– Сэр Ричард, – напомнил я. – От разделенной любви рождаются дети, а от неразделенной – стихи.
Женщины посматривали с интересом, у Дженифер разгорелись глазки. Менестрель взглянул настороженно.
– Наверное, вы правы, сэр...
– Прав, – отрезал я безапелляционно, – как может быть рыцарь не прав?.. Да еще с таким длинным мечом? Вот что еще... сам понимаешь, что для тебя лучше неразделенная. Что дети? Вон их сколько бегает!..
Он вздохнул.
– Да и песен сколько, а все ли выживают?.. Кроме того, сэр, каждый человек стремится к простому тихому счастью.
– Каждый простой человек, – уточнил я. – А ты точно знаешь, что простой?.. И что твои песни забудут? Если уверен – женись и заводи детей. Если же есть шанс, что хоть какая-то песня выживет, – дай обет безбрачия и воспевай баб-с издали, оттуда они не такие мерзкие. Не важно, какой повод к созданию песни, главное – чтоб получилась!
Он вздохнул, посматривал нерешительно, во взгляде колебание, все еще не знает, как меня понимать и каким принимать, вот такая я богатая натура, многосторонняя, даже это профессиональное брехло или, скажем вежливее, – создатель культурологических мифов еще не врубился и никак не выберет линию.
– Значит, – проговорил он невесело, – мое исполнение не понравилось?
– Почему же, – ответил я искренне. – У тебя прекрасный голос. И на лютне превосходно... э-э... пальцами. Гибкие суставы, как у карманника, чуткий слух. В самом деле, очень хорошо.
Женщины смотрели блестящими глазами, что-то назревает, но пока еще не поняли, а менестрель продолжал всматриваться в мое лицо.
– Тогда... не понравилась сама баллада?
Я пожал плечами.
– Баллада как баллада. Вполне естественная для этого времени.
В его глазах блеснуло удивление.
– Это как?
– Люди мельчают, – сказал я, – а у мелких людей мелкие интересы. Это только в героическую эпоху: сперва думай о Родине, а потом о себе... Но та эпоха прошла, ты очень хорошо и умело показываешь ту грань, на которой балансировал твой рыцарь. У него был выбор: остаться в прежнем мире или перейти в этот, современный. Он решился перейти в современный, когда близость к женщине оценивается выше, чем близость к Отечеству.
Женщины смотрят с непониманием. А на лице Патрика удивление сменилось изумлением, вряд ли он сам так трактовал, потом глаза стали серьезными, на лбу появились вертикальные складки.
– Знаете, я как-то об этом не думал... – проговорил он с уважением в голосе. – Но, действительно, все старые песни о верности, преданности, жертвенности, а современные – о куртуазности. Странно, что вы так хорошо все заметили и ощутили.
Я отмахнулся.
– Не обращай внимания. Просто я реликт того старого времени. Потому и замечаю.
Он вскинул брови.
– Вы?.. Но я бы сказал, что вы очень молоды... Намного моложе большинства здешних рыцарей!
– Дело не в возрасте, дорогой Патрик, – объяснил я великодушно. – Я молод душой, но намного старше в других местах. В смысле в голове. И хорошо понимаю, что рано или поздно человек начинает понимать, что своя рубашка ближе к телу. И вообще пусть другие воюют, а мы тут повздыхаем о бабах... в смысле о дамах. И будем тискать в подворотнях... это такие альковы, жен тех героев, что ушли защищать страну. Будем задирать им подолы и гордиться своей изворотливостью.
Он отшатнулся.
– Сэр Ричард, я ни о чем подобном не пел!
– Запоешь, – пообещал я. – Не сейчас, через какую-то тысячу лет. Даже на пару столетий раньше.
В его глазах появилось нечто вроде опаски.
– Вы... умеете заглядывать в грядущее?
– Только в самое отдаленное, – успокоил я. – Но я не вижу, в какой руке ты держишь фигу в кармане, к чьей жене ходишь, какие у тебя дурные наклонности...
Он бледно улыбнулся.
– Вы меня успокоили.
На женских лицах разочарование, разговор им непонятен, а еще досаднее, что мы с менестрелем разговариваем на понятном нам языке.
Леди Изабелла повторила мягко:
– Спасибо, Патрик. Можешь идти.
Он поклонился и удалился без привычного рыцарского лязга, топота и нарочитого грохота и бряцания, что в этом мире говорит о мужественности и силе шумоносителя. Леди Изабелла заговорила с вопросом в глазах:
– Похоже, вам уже приходилось слушать баллады, сэр Ричард. Вы рассуждаете с таким знанием дела.
Я отмахнулся.
– Да какое там знание! У нас обычно группы атлетических музыкантов бьют в бубен на свадьбах, юбилеях и других праздниках. И вообще я знаю, что коров ведут на бойню под музыку Моцарта... это музыкант из наших земель, а мужчин под звуки национального гимна. В смысле героических песен. Ибо для чего рождаются мужчины, как не для битв и славной гибели?.. Вот-вот.
Дженифер смотрела на меня с отвращением.
– Вы хоть сами понимаете, что нагородили?
– Нет, – признался я честно. – А зачем? Это же светская беседа, как я понял? Во-вторых, я разговариваю с женщинами... вроде бы. Вы так мило щебечете, так мило щебечете, все щебечете, щебечете... Я в восторге от вашего голоса. Меццо-сопрано?.. Нет? Давайте угадаю со второй попытки – контральто?
Она фыркнула и, не отвечая, взяла Даниэллу и леди Бабетту под руки, почти силой оттащила их к краю веранды, полностью игнорируя грубого хама.
Леди Изабелла матерински улыбнулась детской выходке дочери.
– Она еще ребенок. А вы совсем не понимаете мою Дженифер, сэр Ричард!
– Мужчины, – объяснил я доверительно, – только делают вид, что не понимают женщин. Это обходится дешевле.
Она призадумалась на миг, потом в ее устремленных на меня глазах появилось совсем другое выражение. Мне даже почудилось в нем уважение.
– А вы не просты, сэр Ричард.
– Прост, – заверил я. – Вообще все стараюсь упростить, чтобы хоть как-то понять своей ленивой головой. Или понимают не головой, леди Изабелла?
Она слегка раздвинула в улыбке тонко очерченные губы.
– Это смотря кто, сэр Ричард. Вы, рыцари, должны понимать сердцем, не так ли?
Мне почудился опасный для меня намек, потому я жизнерадостно, а-ля простолюдин, засмеялся.
– Как рыцарь – да, сердцем! Как незаконнорожденный – головой. Как простолюдин – седалищным нервом. Он у всех у нас в заднице, но кого-то успевает предупредить, кого-то нет. Как догадываюсь, благородные к нему не прислушиваются... а зря. Он меня не раз спасал!