— Ваша милость, зальем полы, у вас плечи больно широкие. Вы давайте сперва одно над тазом, потом другое…
Я послушно сдвигался, она лила и терла щеткой, довольно бестолково, вообще руки слабоваты, словно прислали хилую белошвейку. Да и слишком белые руки, ведь крепкий здоровый загар здесь считается признаком простолюдинства, а благородные люди избегают солнца, словно слизняки.
Она тяжело дышала, скребла, снова спросила:
— Милорд, как вам удалось… одному отогнать столько народу?
— Моя смерть в яйце, — ответил я. — Яйцо в утке, утка в зайце, заец… или заяц, как правильно? Ладно, не важно, лопоухий в медведе, топтыгин в хрустальном сундуке, сундук на вершине могучего дуба, дуб на острове Буяне, а остров Буян, что самое интересное, в такой стране, что никогда туда не добраться. Теперь все поняла?
Она поняла больше, чем я ожидал, щетка пошла скрести по мышцам спины с такой силой, что едва не сдирала шкуру, а злой голосок сказал над ухом:
— Милорд, вас, наверное, слишком много били и топтали, что вы стали таким злобным и недоверчивым.
— Милочка, — сказал я, — ты в своем уме? Я просто неболтлив. Суровая мужская неболтливость. Знаешь, давай лучше поговорим о твоих молочных железах. Они такие прелести, что я прямо сейчас готов…
Щетка шлепнулась в таз, обдав брызгами мое лицо. Девушка отстранилась, я не успел сказать и слова, как она пробормотала торопливо:
— Ваша милость, спина у вас блестит, как медная монетка. А спереди вы и сами сумеете… может быть, умыться. Если пробовали такое, конечно.
— Жаль, — сказал я искренне. — Ты хороша, знаешь? Впрочем, тебе это часто говорят, догадываюсь. Такие хитрые глазки и веселая мордочка, что просто чудо!.. Ночью заглянешь?
Она отступила, покачала головой.
— Мне кажется, — сказала она насмешливо, — вас, милорд, вышибут отсюда очень скоро. Никто не поверил в вашу сказку, что вы — сын герцога.
Глава 5
Она исчезла раньше, чем я успел открыть рот. Встревоженный, вытерся чистыми тряпками, оделся, а после недолгого раздумья перебросил через плечо перевязь с мечом, подцепил к поясу молот. Только лук со стрелами, поколебавшись, оставил в углу рядом с грудой доспехов.
Вскоре появился мажордом, склонился в таком полупоклоне, что я и не понял, просит оказать мне честь или же сам оказывает мне великое благодеяние.
— Ну и чё? — поинтересовался я надменно.
— Благородная леди Изабелла, — провозгласил он в пространство, — хозяйка замка и всех владений, приглашает вас на обед… сэр Ричард.
— Ого, — ответил я, — если сейчас обед, а когда же у вас ужин? Одни совы, одни совы…
Он отвесил еще один полупоклон, лицо каменное, но когда заговорил, я ощутил в его гулко-бархатном голосе неодобрение:
— И еще герцогиня Изабелла изволит разрешить, если уж вы так привязаны к своей собаке, взять ее с собой.
— Это не собака, — ответил я надменно, — а Пес!.. И приехал я не на лошади, а на коне. Запомнил?.. Лады, пропустите ко мне собаку.
Пес ворвался в комнату, бросился на шею, я расцеловался с ним, затем выдвинул нижнюю челюсть, постарался смотреть тупо и надменно, признак благородного происхождения, когда голубая кровь и белая кость, кивнул Псу, приглашая следовать рядом, пошел, нарочито замедляя шаг, так что мажордом начал оглядываться, притормаживать, а я двигался в ритме «куда хочу, туда и пою», осматривался, в самом деле впечатленный как громадностью, так и убранством.
Однако краешком сознания отметил, что мои слова насчет оскорбления, которое нанижем, а потом все равно одну или с Парижем, до адресата дошли. Герцогиня, поколебавшись, приняла решение, что не может, как говорят наши избранники, не радовать, ибо оно, как говорят те же избранники, знаковое.
Обеденный зал… я сперва решил, что нас с Псом ввели в церковь. Огромное, роскошно украшенное и яркое освещенное помещение, а посреди стол, массивностью похожий на бильярдный, но длиной с дорожку для боулинга. С одного торца кресло с высокой спинкой, справа еще три — отделанные так же богато, но спинки короче, дальше стол тянется неприлично голый… и только с противоположного конца еще одно кресло, простое, спинка тоже простая и укороченная.
На столе пять медных подсвечников, свечи горят ровно, ярко и бездымно.
Одновременно со мной из двери напротив в зал вошли леди Изабелла и леди Бабетта, а следом две молодые девушки, в которых я сразу признал дочерей, похожи так же, как жеребята на коня, а не на корову или овцу. Правда, одна из дочерей показалась слишком уж знакомой, но она смотрела строго и надменно, вскинув подбородок и рассматривая меня как можно свысокее, и я скрыл изумление, сделал вид, что вижу впервые, чем, похоже, разочаровал.