Даже если обвинение было всего лишь средством запугивания и события разворачивались вопреки желаниям Генриха, процесс все-гаки решил для него важную задачу: свою позицию в отношении Ричарда теперь он мог по меньшей мере как-то оправдать. И хотя законных оснований для удержания Ричарда больше не существовало, элегантная инсценировка примирения удовлетворила, казалось, всех. Едва успев «побрататься» с Ричардом, Генрих изъявляет желание примирить его с Филиппом, и, как пишет Говден, в благодарность за хлопоты, «mediante duce Austriae»[139], и «quasi pro mercede»[140] Ричард готов заплатить ему 300000 серебряных марок. Но и это еще не все, благоволение императора простирается гораздо дальше: Генрих VI делает вид, будто деньги эти в качестве подарка не примет. Если ему не удастся примирение, Ричард будет отпущен с богом. Впутывание во все эти дела Филиппа едва ли было приятно Ричарду, — этим император, по-видимому, намекал на свое недовольство последним, — но, по крайней мере, открыто, так чтобы не переполошился Леопольд, Ричард подтверждает готовность заплатить ранее оговоренную сумму, которую, ввиду оправдания Ричарда по всем пунктам обвинения, официально уже нельзя было назвать выкупом. Хотя подобным формальностям никто тогда не придавал значения, Ричард их все же достойно оценил: своим поведением он доказал, что прекрасно осознает то обстоятельство, что дело разбирается не у него на родине, и он не собирается смешивать право с правом сильного и не провоцирует Генриха VI, напротив, охотно подыграет ему и поможет не уронить престиж. Согласно Дицето, определенно несколько путающего даты, на следующий день, во вторник 23 марта, Леопольд официально передает Ричарда императору. В святой четверг, 25 марта, вступает в силу «мир», стоивший английскому королю 100000 кельнских серебряных марок, а также 50 полностью укомплектованных галер и 200 рыцарей, выделенных императору на год.
На следующий день, в страстную пятницу, 26 марта, Ричард пишет приору и Кентерберийскому конвенту послание, в котором призывает церковь не поскупиться при сборе денег на выкуп. Он сообщает, что «nullo modo»[141] не сможет получить свободу, не внеся 100000 марок. Далее Ричард информирует монахов о том, что император поцеловал его в знак дружбы и пообещал ему и его королевству «consilium et auxilium»[142]. При этом наметился коренной поворот в их отношениях, поскольку, когда после заключения соглашения явились послы Филиппа и заявили о прекращении его вассальных обязательств по отношению к Франции, что de facto уже произошло в силу принятия от Иоанна ленной присяги в отношении владений Ричарда, a de jure означало объявление войны, Генрих отослал их с негодованием. Ричард при этом подтверждает готовность ответить по всем обвинениям в курии Филиппа, что, впрочем, его ни к чему не обязывало, ведь теперь он был не волен распоряжаться собой, а когда выйдет на свободу, в оправданиях отпадет нужда. Подобное развитие событий, а именно, довольно запоздалое появление французских герольдов войны в Шпейере, пожалуй, можно рассматривать как доказательство абсолютной убежденности Филиппа в осуждении Ричарда в Шпейре, на основании чего можно сделать вывод о сговоре французского короля с императором и соответствующих планах Филиппа. Несвоевременность очевидна. Но поскольку осуждения Ричарда не последовало, то время для французской пропаганды оказалось не самым подходящим: Ричард даже доказал свою невиновность — согласно Коггесхэйлу и Philippidos, император включил в свою обвинительную речь даже упрек Филиппа, будто Ричард хотел его, своего сеньора, убить с помощью ассасинов, и в виду того, что это обвинение разделило судьбу прочих, объявление французами войны лишь доказывало злые намерения Филиппа, воспользовавшегося беззащитным положением пленного. Даже если прямой выгоды в этом для Ричарда не было, все же это доказывает, что с его появлением в Германии, средства направленной против него кампании перестали действовать. Больше не представлялось возможным вешать на него беспочвенные обвинения, и, если это не могло помочь ему во взаимоотношениях с императором, то способствовало вербовке союзников. Император, казалось, всерьез отнесся к своей «посреднической миссии» и принял доставленное архиепископом Реймским предложение о личной встрече с французским королем, которая должна была состояться 25 июня в традиционном месте германо-французских встреч на границе между Вокулером и Тулем. Это, должно быть, сильно встревожило Ричарда. «Рах»[143] между императором и английским королем был очень хрупок, несмотря на все заверения в обратном.
19 апреля Ричард пишет из Гагенау воодушевленное письмо на родину: 602 император обращается с ним уважительно, и даже удалось договориться о единовременной выплате лишь 70000 марок, из чего можно заключить, что за остальные 30000 теперь появилась возможность выставить заложников. С просьбой приступить к сбору денег было связано сообщение о том, что с императором заключен «mutuum foedus amoris»[144], который был бы взаимовыгоден «in jure suo obtinendo et retinendo»[145]. Надо понимать, имелась в виду помощь Генриха в отвоевании потерянных французских владений Ричарда за содействие последнего в завоевании Сицилии. Чтобы подчеркнуть значение этого союза, Ричард заверяет, что, даже будучи свободным, охотно заплатил бы эту сумму, а то и большую. Но мы не настолько наивны, чтобы принимать это за чистую монету. Просто надо было морально поддержать своих, тех, кому предстояло напрячь до предела свои силы при сборе необходимой суммы, а также подготовить всех к тому, что освобождение может стоить еще дороже, поскольку он прекрасно понимал принципиальное противоречие его интересов с интересами императора. В скрепленном золотой печатью послании императора,603 датированном тем же числом, 19 апреля, и адресованном английской знати, похоже, только ей, а не вассалам французских владений Ричарда, толкование тогдашних отношений, представленное Ричардом, получает полное подтверждение: «in concordia et bona pace»[146] пребывает Генрих с английским королем, который для него «carissimus noster»[147], следовательно, они «corde et animo uniti»[148]. Но о пакте взаимопомощи в письме императора, однако, нет ни слова, так что упомянутое соглашение, скорее, следует понимать как принятие Ричардом финансовых обязательств, а смысл письма усматривать в напоминании о настоятельной необходимости сбора денег, завуалированном смутными обещаниями и угрозами. После подобного недвусмысленного намека на то, что только после уплаты выкупа он сможет получить свободу, становилось маловероятно, чтобы Ричард мог рассчитывать на скорое возвращение домой.
И совсем непонятно, чем объяснить кратковременное заточение Ричарда в государственной темнице Трифельс. Быть может, этот замок из красного песчаника, расположенный в Райнпфальце, с самого начала должен был стать тюрьмой Ричарда, так что неожиданный перевод его туда не следует воспринимать как резкую перемену в отношении к нему императора по сравнению со Шпейером, или, как предполагают английские источники, причина тому кроется во влиянии французских послов на Генриха, заставивших его изменить свои взгляды. Этот перевод можно рассматривать в качестве вынужденной меры предосторожности ввиду активности княжеской оппозиции и, таким образом, как совершенно нейтральное по отношению к Ричарду действие. В любом случае эта изоляция была в высшей степени нежелательна для английского короля. К счастью, в Трифельсе он провел не более трех недель, судя по его путевому журналу: 30 марта он пишет еще из Шпейера, 19 апреля — уже из Гагенау, живописного, несомненно комфортабельного, вместе с тем хорошо укрепленного императорского замка в Эльзасе, где, благодаря присутствию самого Генриха, Ричарда окружили атмосферой придворной любезности, полагавшейся гостям королевских кровей. Бесценную услугу освобождения из темницы оказал ему, однако, не трубадур Бдондель, приключения которого местные предания, в отличие от австрийских, переносят в Трифельс, но вполне реальный верноподданный, объявленный в Англии вне закона канцлер Лоншан, приехавший, чтобы провести с императором переговоры о судьбе Ричарда, как писал последний в письме из Гагенау. Связи с родиной постепенно налаживались, но основы политики открытого подыгрывания императору и тайного противодействия официальной линии сотрудничества были заложены именно в Шпейере. Здесь побывали не только аббаты Боксли и Робертсбридж, но и друг и сподвижник Ричарда по крестовому походу будущий архиепископ Кентерберийский Хьюберт Уолтер. Незаметно для императора здесь на пороге великих переговоров в обстановке строжайшей секретности были достигнуты договоренности, которые, несмотря на полную недооценку их значения в исторической литературе, следует отнести к важнейшим достижениям Ричарда в период пребывания в плену, в чем у нас еще будет возможность убедиться.