28 мая Ричард пишет в Кентербери, что недавно отосланное им рекомендательное письмо, в котором он назначает своим кандидатом на пост архиепископа Саварика Батского, подлинно и составлено им «para conscientia et bona voluntate»[156]’. Правда, нигде не подтверждается надежность подателя письма. Таким образом, монахи заблаговременно получив от Ричарда рекомендательное письмо, которое совершенно, естественно, расходится с инструкциями королевы-матери, сделали королю запрос, — что само по себе показательно для авторитета находящегося в плену Ричарда, — а подлинно ли его послание вообще? В подтверждение Ричард отписал им несколько слов, но 8 июня посылает вслед, на этот раз в адрес своей матери, крайне срочное письмо, в котором просит все же, поскольку его распоряжение все еще не выполнено, — а оно было выполнено уже неделю назад, о чем Ричард, естественно не мог догадываться, — провести кандидатуру Хьюберта Уолтера. Это письмо послужило Ричарду самооправданием его — не впервые уже примененной — тактики. Он сообщает, что воля его тверда и неизменна («voluntas nostra est firma et immutabis»[157]), и в качестве примаса он желает видеть только Хьюберта Уолтера. И если он посылал рекомендательные письма в пользу кого-нибудь другого, будь то канцлера, епископа Батского или еще бог весть кого, то пусть считают, что этих писем никогда не было. Затем следует весьма примечательное выражение: дескать, вы не хуже меня знаете, «что нам, пока мы в неволе, не вольно перечить просьбам сильных мира сего и надо ходатайствовать за тех, кого мы ни под каким предлогом не желали бы продвигать». И это относилось не только к прошлому, но и к будущему. Таким образом, Ричард вновь счел своевременным внести ясность в вопрос, почему он старается быть любезным со всеми. И тут же делается приписка о несомненной надежности подателя этого письма магистра Иоанна Бридпортского.
Кем же были эти «сильные мира сего», чьи пожелания Ричард не рискнул открыто отклонить, предпочтя прибегнуть к эзоповской манере письма? Как ни удивительно, но свою кандидатуру на этот пост выставил и канцлер Лоншан, ставший к тому времени в Англии persona non grata, очевидно рассчитывая таким образом на грандиозный триумф над своими недоброжелателями. И, поскольку Ричард все же считал его способным и полезным политиком, он решил не охлаждать его пыл прямым отказом. Но великим человеком Лоншан в его глазах, разумеется, не был, еще меньше таковым мог быть Саварик Батский. Нелишне вспомнить, что именно его, своего «любимого родственника» император еще в 1191 году снабдил рекомендательным письмом, немало способствовавшим его карьере и оказавшимся полезным на выборах в Кентербери его родственнику епископу Батскому. Этот весьма энергичный епископ, который немедленно по получении официального подтверждения пленения Ричарда был отослан Уолтером Руанским к императору, явно занимался там не только вопросами освобождения Ричарда — он упорно добивался поддержки своей кандидатуры на пост архиепископа Кентерберийского. И разве не мог император теперь оказать ему услугу в виде своей рекомендации? Еще один показательный пример соблюдения внешней формы — попытка оказать влияние на исход выборов предпринимается не через голову Ричарда, но путем оказания на него давления. Впоследствии епископ Батский будет вовлечен в другой важный проект, разрабатываемый во время пребывания Ричарда в плену. Но если человек этот пользовался доверием Генриха VI, то одновременно он не мог быть доверенным лицом Ричарда, видевшим перед собой тревожную перспективу: а именно, архиепископа, обязанного своим положением императору и демонстрирующего тому свою признательность, а через него император мог бы влиять на расстановку сил на политической арене Англии, и даже на длительность пребывания его самого в плену. Важное политическое положение архиепископа Кентерберийского с тем же успехом, что и требование личного участия Ричарда в сицилийском походе, могло бы вдохнуть жизнь в планы вассального подчинения Англии, питаемые императором, и сделать их реальными. Эта мысль, к сожалению, не получила до сих пор надлежащего развития в исторической литературе.
Соответствующие намерения Генриха, конечно же, не подтверждаются ни одним источником, хотя они настолько очевидны, что было бы странно, если бы Генриху ни разу не пришла в голову идея о возможности подобного реального владычества. Незамедлительная реакция Ричарда и показное удовлетворение желаний Саварика позволило ему выиграть время, благодаря чему кандидатура императора была провалена до того, как Генрих успел внести свое пожелание в качестве существенного требования в Вормский договор. Неуемное честолюбие Саварика вынудило Ричарда выделить ему аббатство Глэстонберийское, но с королевской благосклонностью эта милость не имела ничего общего. Впоследствии Ричард его отобрал, аргументируя свой поступок тем, что был в свое время вынужден пойти на это по настоянию императора.
В то самое время, когда Генрих якобы хлопочет о том, чтобы установить мир между Ричардом и Филиппом, Ричард выступает посредником между императором и княжеской оппозицией. К началу 1193 года сформировалась коалиция между герцогами Брабантским и Лимбургским с одной стороны, и архиепископом Бруно Кельнским — с другой. К этому нижнерейнскому ядру присоединяется архиепископ Майнца, через которого устанавливаются связи с Саксонией, с маркграфами Германом Тюрингским и Мейсенским. К союзу примыкает герцог пограничной Богемии, а юго-запад Германии представляет герцог Бертгольд Цэрингский, давний соперник Гоген-штауфенов. Весной, после Шпейерского рейхстага, пока Ричард находится в замке Трифельс, движение, число сторонников которого возрастает как снежный ком, по-видимому стремительно набирает силу. К заговору в конце концов присоединяются Вельфы. Целью движения было свержение императора и выбор королем юного герцога Брабантского, на что, очевидно, было получено согласие папы. Для Генриха складывалась весьма опасная ситуация. Могло случиться так, что ради сохранения власти пришлось бы искать помощи против рейнского крыла оппозиции у французского короля. В качестве цены за поддержку, вероятно, пришлось бы уступить Филиппу своего пленника. Так, по крайней мере, представлялась, по сообщениям Говдена, ситуация Ричарду, и поэтому он приложил все усилия, чтобы сорвать намеченную на 25 июля 1193 года встречу между Генрихом и Филиппом и добиться примирения императора с оппозицией. И то, и другое удалось. В середине июня, то есть незадолго до Вормского договора, в Кобленце был достигнут компромисс между императором и князьями. Предвестником выступления оппозиции стало убийство епископа Льежа, Альберта Льва, брата герцога Брабантского, совершенное 24 ноября 1192 года в Реймсе, куда тот бежал от немилости императора. До этого, воспользовавшись ситуацией двойных выборов, Генрих назначил туда третьего кандидата, своего ставленника, проигнорировав признание папой Альберта и применив грубую силу. Но одновременно с этим Альберт Лев был посвящен распоряжением папы в сан епископа Льежа. И поскольку Генрих принимал убийц при дворе, для всех он стал подстрекателем злодеяния и должен был принести в Кобленце очистительную клятву против этого обвинения. Таким образом, императору самому теперь предстояло оказаться в ситуации, которую совсем недавно пережил Ричард — обстоятельно доказывать свою непричастность к убийству. Однако серьезность положения не давала Ричарду ни малейшего повода для злорадства. Генрих предоставил брабантской партии полную свободу выбора епископа Льежа и пошел на еще более существенные уступки, так что о подавлении оппозиции в прямом смысле не могло быть и речи. Только герцог Оттокар Богемский покаялся в бунтарстве и удалился на покой в Вормс, вражда Генриха Льва с императором длилась до самого марта 1194 года. И хотя заговорщики и не достигли своей цели, то есть свержения Генриха, им удалось предотвратить нависший германо-французский союз, который мог оказаться пагубным для западной группировки. Предотвращение военной конфронтации принесло Ричарду огромное облегчение, так как отпала необходимость в германо-французском альянсе. Но и для Генриха VI посредничество Ричарда было выгодным, так как позволило достичь компромисса без единого взмаха меча и на вполне приемлемых условиях. Но те, кто усматривают «гениальный шахматный ход» Генриха в том, что ему удалось запрячь Ричарда в свою упряжку, очевидно, забывают о цене, которую тому пришлось заплатить и о тех уступках, причем весьма существенных, на которые он был вынужден пойти в пользу герцога Брабантского и его партии. Ему не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к Ричарду, поскольку тот был единственным, кому посредничество не могло пойти во вред, а сулило только выгоды. Теперь он мог быть полностью уверен в том, что его не выдадут Франции, ведь Генрих позволил ему сыграть роль, которую никогда не исполняли узники. Генрих по своей воле окунул Ричарда в глубины государственной политики империи, сблизил его с представителями оппозиции, позволил ему установить далеко не безобидные связи, которые впоследствии императору не так-то просто было бы разорвать или использовать по своему желанию. Авторитет Ричарда поднялся, у него появились сторонники, и вокруг него стали группироваться приверженцы. Примиренные им с императором князья стали его поручителями по Вормскому договору, который, несомненно, содержал тайную статью о будущей вассальной зависимости Ричарда от Генриха.